(1)Он нёс меня на себе во­семь ки­ло­мет­ров. (2)Во­семь тысяч мет­ров по рас­калённой земле. (3)Я до сих пор помню его го­ря­чую спину, пот, ко­то­рый, будто кис­ло­та, разъ­едал кожу на руках. (4)И белую даль, слов­но на­крах­ма­лен­ная боль­нич­ная про­сты­ня... (5)Я всё это помню, помню в де­та­лях, в по­дроб­но­стях, в крас­ках. (6)Но всё равно ни­че­го не могу по­нять. (7)И се­год­ня, спу­стя много лет, когда я вспо­ми­наю тот слу­чай, моя муд­рость, по­те­ряв рав­но­ве­сие, бес­по­мощ­но вяз­нет в гу­стой тря­си­не не­до­уме­ния : мне ка­жет­ся не­по­сти­жи­мой и стран­ной вся наша жизнь, осо­бен­но если пы­та­ешь­ся её по­нять.

(8)Нам тогда было по три­на­дцать  — мне и моему за­ка­дыч­но­му другу Серёжке Леон­тье­ву. (9)Мы пошли ры­ба­чить за три­де­вять зе­мель на ста­рый, об­ме­лев­ший пруд. (10)Мне вдруг при­спи­чи­ло осве­жить­ся, и я полез в воду, но не успел сде­лать и шагу, как вскрик­нул от острой боли в ноге. (11)Ко мне бро­сил­ся Серёжка, он вы­во­лок меня на берег. (12)Я с ужа­сом уви­дел, что из пятки тор­чит оско­лок бу­ты­лоч­но­го гор­лыш­ка, а на траву кап­лет гу­стая кровь. (13)Во­семь ки­ло­мет­ров Серёжка нёс меня на себе.

— (14)Серёнь, брось меня!  — шеп­тал я су­хи­ми гу­ба­ми.

— (15)Нет!  — хри­пел друг. (16)Это было как в кино: друг вы­но­сит с поля боя ра­не­но­го друга. (17)Сви­стят пули, рвут­ся сна­ря­ды, а ему хоть бы хны. (18)Он готов по­жерт­во­вать своей жиз­нью, от­дать своё серд­це, свою душу, готов от­дать всё на свете... (19)У меня от сла­бо­сти кру­жи­лась го­ло­ва, и вдруг, сам не знаю зачем,

я ска­зал Серёжке:

— (20)Серёнь, если я умру, то пе­ре­дай от меня при­вет Галь­ке Кор­шу­но­вой! (21)Скажи ей, что я её любил.

(22)Серёжка, сду­вая с лица капли пота, рвал свою фут­бол­ку на лос­ку­ты и от уста­ло­сти, ка­жет­ся, уже не со­об­ра­жал, что я го­во­рю. (23)Он до­та­щил меня до боль­ни­цы, потом, тя­же­ло дыша, сидел на ку­шет­ке и смот­рел, как врач об­ра­ба­ты­ва­ет мою рану.

(24)А на сле­ду­ю­щий день, когда я, хро­мая, вышел во двор, все уже знали, что перед смер­тью я про­сил пе­ре­дать при­вет Галь­ке Кор­шу­но­вой. (25)И я сде­лал­ся по­сме­ши­щем всей школы. (26)Моё по­яв­ле­ние те­перь у всех вы­зы­ва­ло кон­вуль­сии глум­ли­во­го хи­хи­ка­нья, и я, от при­ро­ды жиз­не­ра­дост­ный маль­чиш­ка, стал за­мкну­тым и за­стен­чи­вым до бо­лез­нен­но­сти.

(27)3ачем он рас­ска­зал им про мой при­вет? (28)Может быть, он про­сто из­ло­жил все по­дроб­но­сти того слу­чая, не пред­по­ла­гая, что моя прось­ба всех так рас­сме­шит? (29)А может быть, ему хо­те­лось, чтобы его ге­рой­ство вы­гля­де­ло более вну­ши­тель­ным на фоне моего тще­душ­но­го актёрства? (30)Не знаю!

(31)Он нёс меня во­семь ки­ло­мет­ров по за­ли­той сол­неч­ным зноем до­ро­ге. (32)Но я до сих пор не знаю, спас он меня или пре­дал.

(33)Шрам на ноге почти пол­но­стью за­руб­це­вал­ся, а вот серд­це моё до сих пор кро­во­то­чит. (34)И когда мне го­во­рят: «Вам такой-то пе­ре­дал при­вет», я це­пе­нею от ужаса и по моей спине про­бе­га­ют му­раш­ки.

(По М. Ху­дя­ко­ву*)

*Ми­ха­ил Ге­ор­ги­е­вич Ху­дя­ков (1894-1936)  — ис­то­рик, ар­хео­лог, фольк­ло­рист, автор ряда эт­но­гра­фи­че­ских и ар­хео­ло­ги­че­ских очер­ков по ис­то­рии тюрк­ских и финно-угор­ских на­ро­дов.