(1)В час ночи, зим­ней, де­ре­вен­ской, до ка­би­не­та до­но­сит­ся из даль­них ком­нат жа­лоб­ный дет­ский плач. (2)Дом, усадь­ба, село  — всё давно спит. (3)Не спит толь­ко Хрущёв, он сидит чи­та­ет, порою оста­нав­ли­ва­ет уста­лые глаза на огнях све­чей:

— (4)Как всё пре­крас­но! (5)Даже этот го­лу­бой сте­а­рин!

(6)Огни, их зо­ло­ти­сто-бле­стя­щие острия с про­зрач­ны­ми ярко-си­ни­ми ос­но­ва­ни­я­ми, слег­ка дро­жат,  — и сле­пит глян­це­ви­тый лист боль­шой фран­цуз­ской книги. (7)Хрущёв под­но­сит к свече руку  — ста­но­вят­ся про­зрач­ны­ми паль­цы, ро­зо­ве­ют края ла­до­ни. (8)Он, как в дет­стве, за­смат­ри­ва­ет­ся на неж­ную, ярко-алую жид­кость, ко­то­рой све­тит­ся и скво­зит про­тив огня его соб­ствен­ная жизнь.

(9)Плач раздаётся гром­че  — жа­лоб­ный, умо­ля­ю­щий.

(10)Хрущёв встаёт и идёт в дет­скую. (11)Он про­хо­дит тёмную го­сти­ную,  — чуть мер­ца­ют в ней под­вес­ки люст­ры, зер­ка­ло,  — про­хо­дит тёмную ди­ван­ную, тёмную залу, видит за ок­на­ми лун­ную ночь, ели па­ли­сад­ни­ка и блед­но-белые пла­сты, тя­же­ло ле­жа­щие на их чёрно-зелёных мох­на­тых лапах. (12)Дверь в дет­скую от­во­ре­на, лун­ный свет стоит там тон­чай­шим дымом. (13)В ши­ро­кое окно без за­на­ве­сок про­сто, мирно гля­дит снеж­ный озарённый двор. (14)Го­лу­бо­ва­то бе­ле­ют дет­ские по­сте­ли. (15)В одной спит Арсик. (16)Спят на полу де­ре­вян­ные кони, спит на спине, за­ка­тив свои круг­лые стек­лян­ные глаза, бе­ло­во­ло­сая кукла, спят ко­роб­ки, ко­то­рые так за­бот­ли­во со­би­ра­ет Коля. (17)Он тоже спит, но во сне под­нял­ся в своей по­стель­ке, сел и за­пла­кал горь­ко, бес­по­мощ­но  — ма­лень­кий, ху­день­кий, боль­ше­го­ло­вый...

— (18)В чём дело, до­ро­гой мой?  — шеп­чет Хрущёв, са­дясь на край по­стель­ки, вы­ти­рая плат­ком ли­чи­ко ребёнка и об­ни­мая его.

(19)Ребёнок при­жи­ма­ет­ся к нему, дёрга­ет­ся от всхли­пы­ва­ний, по­не­мно­гу за­ти­ха­ет... (20)Что это будит его вот уже тре­тью ночь?

(21)Луна за­хо­дит за лёгкую белую зыбь, лун­ный свет, блед­нея, тает, мерк­нет  — и через мгно­ве­ние опять растёт, ши­рит­ся. (22)Опять за­го­ра­ют­ся под­окон­ни­ки, косые зо­ло­тые квад­ра­ты на полу. (23)Хрущёв пе­ре­во­дит взгляд с пола, с под­окон­ни­ка на раму, видит свет­лый двор  — и вспо­ми­на­ет: вот оно что, опять за­бы­ли сло­мать это белое чу­ди­ще, что дети сбили из снега, по­ста­ви­ли среди двора, про­тив окна своей ком­на­ты! (24)Днём Коля бо­яз­ли­во ра­ду­ет­ся на него (это че­ло­ве­ко­по­доб­ный об­ру­бок с бы­чьей ро­га­той го­ло­вой и ко­рот­ки­ми рас­то­пы­рен­ны­ми ру­ка­ми); ночью, чув­ствуя сквозь сон его страш­ное при­сут­ствие, вдруг, даже не проснув­шись, за­ли­ва­ет­ся горь­ки­ми сле­за­ми. (25)Да, сне­гур и впрямь стра­шен ночью, осо­бен­но если гля­деть на него из­да­ли, сквозь стёкла: рога поблёски­ва­ют, от го­ло­вы, от рас­то­пы­рен­ных рук па­да­ет на яркий снег чёрная тень. (26)Но по­про­буй-ка сло­мать его! (27)Дети будут ре­веть с утра до ве­че­ра, хотя он всё равно уже тает по­не­мно­гу: скоро весна, мок­нут и ды­мят­ся в пол­день со­ло­мен­ные крыши...

(28)Хрущёв осто­рож­но кладёт ребёнка на по­душ­ку и осто­рож­но вы­хо­дит. (29)В при­хо­жей он на­де­ва­ет оле­нью шапку, оле­нью курт­ку, застёги­ва­ет­ся, под­ни­мая чёрную узкую бо­ро­ду. (30)Потом от­во­ря­ет тяжёлую дверь в сени, идёт по скри­пу­чей тро­пин­ке за угол дома. (31)Луна, не­вы­со­ко сто­я­щая над ред­ким садом, что скво­зит на белых су­гро­бах, ясна, но по-мар­тов­ски блед­на. (32)Ра­ко­вин­ки лёгкой об­лач­ной зыби тя­нут­ся кое-где по не­бо­скло­ну. (33)Тихо мер­ца­ют в глу­бо­кой про­зрач­ной си­не­ве между ними ред­кие го­лу­бые звёзды. (34)Мо­ло­дой сне­жок чуть за­по­ро­шил креп­кий, ста­рый. (35)От бани в саду, стек­лян­но бле­щу­щей кры­шей, бежит гон­чая За­лив­ка. «(36)Здрав­ствуй,  — го­во­рит ей Хрущёв.  — (37)Мы одни с тобой не спим. (38)Жалко спать, ко­рот­ка жизнь, позд­но на­чи­на­ешь по­ни­мать, как хо­ро­ша она...»

(39)Он под­хо­дит к сне­гу­ру и мед­лит ми­ну­ту. (40)Потом ре­ши­тель­но, с удо­воль­стви­ем уда­ря­ет в него ногою. (41)Летят рога, рас­сы­па­ет­ся бе­лы­ми ко­мья­ми бычья го­ло­ва... (42)Ещё один удар  — и остаётся толь­ко куча снега. (43)Озарённый луной, Хрущёв стоит над нею и, за­су­нув руки в кар­ма­ны курт­ки, гля­дит на бле­щу­щую крышу. (44)Он на­кло­ня­ет к плечу своё блед­ное лицо с чёрной бо­ро­дой, свою оле­нью шапку, ста­ра­ясь уло­вить и за­пом­нить от­те­нок блес­ка. (45)Потом по­во­ра­чи­ва­ет­ся и мед­лен­но идёт по тро­пин­ке от дома к скот­но­му двору. (46)Дви­га­ет­ся у ног его, по снегу, косая тень. (47)Дойдя до су­гро­бов, он про­би­ра­ет­ся между ними к во­ро­там. (48)Он за­гля­ды­ва­ет в щель, от­ку­да резко тянет се­вер­ным вет­ром. (49)Он с неж­но­стью ду­ма­ет о Коле, ду­ма­ет о том, что в жизни всё тро­га­тель­но, всё полно смыс­ла, всё зна­чи­тель­но. (50)И гля­дит во двор. (51)Хо­лод­но, но уютно там. (52)Под на­ве­са­ми су­мрак. (53)Се­ре­ют пе­ред­ки телег, за­сы­пан­ные сне­гом. (54)Над дво­ром  — синее, в ред­ких круп­ных звёздах небо. (55)По­ло­ви­на двора в тени, по­ло­ви­на оза­ре­на. (56)И кос­ма­тые белые ло­ша­ди, дрем­лю­щие в этом свете, ка­жут­ся зелёными.

(По И. А. Бу­ни­ну*)