(1)Ба­зар­ный Сыз­ган. (2)Я за­пом­нил эту стан­цию из-за од­но­го пу­сто­го слу­чая. (3)Мы про­сто­я­ли на за­пас­ных путях в Сыз­га­не всю ночь. (4)Была вьюга. (5)К утру поезд сплошь за­ле­пи­ло сне­гом. (6)Я пошёл со своим со­се­дом по ва­го­ну Ни­ко­ла­шей Руд­не­вым в вок­заль­ный буфет ку­пить ба­ра­нок.

(7)Как все­гда после вьюги, воз­дух был прон­зи­тель­но чист и кре­пок.

(8)В бу­фе­те было пусто. (9)По­жел­тев­шие от хо­ло­да цветы гор­тен­зии сто­я­ли на длин­ном столе, по­кры­том клеёнкой. (10)Пахло го­ре­лым луком и кофе.

(11)Кур­но­сая де­вуш­ка в фар­ту­ке по­верх ка­ца­вей­ки си­де­ла, при­го­рю­нив­шись, за сто­ли­ком и смот­ре­ла на маль­чи­ка с зем­ли­стым лицом. (12)Шея у маль­чи­ка была длин­ная, про­зрач­ная и истёртая до крови во­ро­том ар­мя­ка. (13)Ред­кие льня­ные во­ло­сы па­да­ли на лоб.

(14)Маль­чик, под­жав под стол ноги в от­та­яв­ших опор­ках, пил чай из гли­ня­ной круж­ки. (15)Он от­ла­мы­вал от ломтя ржа­но­го хлеба боль­шие куски, потом со­би­рал со стола крош­ки и вы­сы­пал их себе в рот.

(16)Мы ку­пи­ли ба­ра­нок, сели к сто­ли­ку и за­ка­за­ли чай. (17)За до­ща­той пе­ре­го­род­кой буль­кал за­ки­пав­ший са­мо­вар. (18)Кур­но­сая де­вуш­ка при­нес­ла нам чай с вя­лы­ми лом­ти­ка­ми ли­мо­на, кив­ну­ла на маль­чи­ка в ар­мя­ке

и ска­за­ла:

— Я его все­гда корм­лю. (19)От себя, а не от бу­фе­та. (20)Он ми­ло­сты­ней пи­та­ет­ся. (21)По по­ез­дам, по ва­го­нам.

(22)Маль­чик выпил чай, пе­ре­вер­нул круж­ку, встал, пе­ре­кре­стил­ся, не­есте­ствен­но вы­тя­нул­ся и, глядя оста­но­вив­ши­ми­ся гла­за­ми за ши­ро­кое вок­заль­ное окно, запел. (23)Пел он, оче­вид­но, чтобы от­бла­го­да­рить сер­до­боль­ную де­вуш­ку. (24)Пел вы­со­ким, скорб­ным го­ло­сом, и в ту пору песня этого маль­чи­ка по­ка­за­лась мне луч­шим вы­ра­же­ни­ем сирой де­ре­вен­ской Рос­сии. (25)Из слов его песни я за­пом­нил очень не­мно­го.

...(26)Схо­ро­нил её

во сыром бору,

во сыром бору

под ко­ло­дою,

под ко­ло­дою,

под ду­бо­вою...

(27)Я не­воль­но перевёл взгляд туда, куда смот­рел маль­чик. (28)Сне­го­вая до­ро­га сбе­га­ла в овраг между за­ин­де­ве­лы­ми ку­ста­ми ореш­ни­ка. (29)За овра­гом, за со­ло­мен­ны­ми кры­ша­ми ови­нов вился струй­ка­ми к се­рень­ко­му, за­стен­чи­во­му небу дым из печей. (30)Тоска была в гла­зах у маль­чи­ка  — тоска по такой вот косой избе, ко­то­рой у него нет, по ши­ро­ким лав­кам вдоль стен, по трес­нув­ше­му и скле­ен­но­му бу­ма­гой окош­ку, по за­па­ху го­ря­че­го ржа­но­го хлеба с при­го­рев­ши­ми к донцу уголь­ка­ми.

(31)Я по­ду­мал: как мало в конце кон­цов нужно че­ло­ве­ку для сча­стья, когда сча­стья нет, и как много нужно, как толь­ко оно по­яв­ля­ет­ся.

(32)С тех пор я по­м­но­гу живал в де­ре­вен­ских избах и по­лю­бил их за туск­лый блеск бре­вен­ча­тых стен, запах золы и за их су­ро­вость. (33)Она была срод­ни таким зна­ко­мым вещам, как клю­че­вая вода, лу­кош­ко из лыка или не­взрач­ные цветы кар­тош­ки.

(34)Без чув­ства своей стра­ны  — осо­бен­ной, очень до­ро­гой и милой в каж­дой её ме­ло­чи  —нет на­сто­я­ще­го че­ло­ве­че­ско­го ха­рак­те­ра. (35)Это чув­ство бес­ко­рыст­но и на­пол­ня­ет нас ве­ли­ким ин­те­ре­сом ко всему. (36)Алек­сандр Блок на­пи­сал в дав­ние тяжёлые годы:

Рос­сия, нищая Рос­сия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни вет­ро­вые  —

Как слёзы пер­вые любви!

(37)Блок был прав, ко­неч­но. (38)Осо­бен­но в своём срав­не­нии. (39)По­то­му что нет ни­че­го че­ло­веч­нее слёз от любви, нет ни­че­го, что бы так силь­но и слад­ко раз­ры­ва­ло серд­це. (40)И нет ни­че­го омер­зи­тель­нее, чем рав­но­ду­шие че­ло­ве­ка к своей стра­не, её про­шло­му, на­сто­я­ще­му и бу­ду­ще­му, к её языку, быту, к её лесам и полям, к её се­ле­ни­ям и людям, будь они гении или де­ре­вен­ские са­пож­ни­ки.

(41)В те годы, во время служ­бы моей на са­ни­тар­ном по­ез­де, я впер­вые ощу­тил себя рус­ским до по­след­ней про­жил­ки. (42)Я слов­но рас­тво­рил­ся в на­род­ном раз­ли­ве, среди сол­дат, ра­бо­чих, кре­стьян, ма­сте­ро­вых.

(43)От этого было очень уве­рен­но на душе. (44)Даже война не бро­са­ла ни­ка­кой тре­вож­ной тени на эту уве­рен­ность. «(45)Велик Бог земли рус­ской,  — любил го­во­рить Ни­ко­ла­ша Руд­нев.  —(46)Велик гений рус­ско­го на­ро­да! (47)Никто не смо­жет со­гнуть нас в ба­ра­ний рог. (48)Бу­ду­щее  — за нами!»

(49)Я со­гла­шал­ся с Руд­не­вым. (50)В те годы Рос­сия пред­ста­ла пе­ре­до мной толь­ко в об­ли­ке сол­дат, кре­стьян, де­ре­вень с их скуд­ны­ми до­стат­ка­ми и щед­рым горем. (51)Впер­вые я уви­дел мно­гие рус­ские го­ро­да и фаб­рич­ные по­са­ды, и все они сли­лись сво­и­ми об­щи­ми чер­та­ми в моём со­зна­нии и оста­ви­ли после себя лю­бовь к тому ти­пич­но­му, чем они были на­пол­не­ны.

(По К. Г. Па­у­стов­ско­му*)

* Кон­стан­тин Ге­ор­ги­е­вич Па­у­стов­ский (1892–1968)  — из­вест­ный рус­ский со­вет­ский пи­са­тель, клас­сик оте­че­ствен­ной ли­те­ра­ту­ры.