(1)С ра­бо­ты в этот раз Нина воз­вра­ща­лась позд­но. (2)Дверь по­че­му-то ока­за­лась от­кры­той, в тёмной ком­на­те было хо­лод­но, плита не то­пи­лась; за сто­лом, по­ло­жив на клеёнку руки, си­де­ла Ев­ге­ния Ива­нов­на в ват­ни­ке и плат­ке, смот­ре­ла на хо­лод­ную плиту.

— (3)Что это вы в тем­но­те?  — спро­си­ла Нина.

(4)Ев­ге­ния Ива­нов­на не взгля­ну­ла в её сто­ро­ну.

(5)Нина вышла, раз­де­лась, при­ня­лась рас­тап­ли­вать плиту и всё огля­ды­ва­лась на Ев­ге­нию Ива­нов­ну  — та си­де­ла всё так же не­по­движ­но, из­ред­ка роняя:

— Вот беда-то, ба­тюш­ки…

(6)Нина по­до­шла, тро­ну­ла за плечо:

— Что с вами, тётя Женя?

(7)Ев­ге­ния Ива­нов­на мель­ком по­смот­ре­ла на Нину и опять уста­ви­лась на плиту:

— Вот беда-то…

(8)Нину тре­во­жи­ли не слова, а эта на­пряжённая поза и глаза, ко­то­рые ни­ку­да не смот­ре­ли, хотя были от­кры­ты. (9)Нина смот­ре­ла на ост­рый, стран­но из­ме­нив­ший­ся, вы­тя­ну­тый про­филь, и на неё дох­ну­ло лип­ким стра­хом.

— (10)Сей­час по­став­лю чай…

(11)Она чи­сти­ла кар­тош­ку, мыла её, ста­ви­ла на плиту и всё ду­ма­ла: где и какая беда? (12)Уж не пе­ре­да­ва­ли ли чего по радио? (13)Что-ни­будь про Ста­лин­град или Ле­нин­град?..

(14)И тут ей по­ка­за­лось, что Ев­ге­ния Ива­нов­на улыб­ну­лась, за­дох­нув­ший­ся голос за­бор­мо­тал бес­смыс­ли­цу. (15)Те­перь Нине стало по-на­сто­я­ще­му страш­но. (16)Она вы­скольз­ну­ла ти­хонь­ко в сени, от­ту­да  — во двор, по­бе­жа­ла к Ип­по­ли­тов­не.

— (17)Пойдёмте к нам. (18)Там тётя Женя чего-то… (19)Сидит… (20)Бор­мо­чет… (21)Она вроде не в себе. (22)Я боюсь…

(23)Крях­тя и по­ста­ны­вая, Ип­по­ли­тов­на под­ня­лась с по­сте­ли. (24)Ста­руш­ка пошла, дер­жась за стен­ки, пе­ре­хва­ты­ва­ясь ру­ка­ми. (25)Нина под­дер­жи­ва­ла её.

(26)Ев­ге­ния Ива­нов­на всё так же си­де­ла лицом к плите и даже не взгля­ну­ла на них.

— (27)Ты чего это, в одёже?  — с по­ро­га оклик­ну­ла Ип­по­ли­тов­на.

(28)А Ев­ге­ния Ива­нов­на будто и не слы­ша­ла. (29)Она толь­ко за­ело­зи­ла шер­ша­вы­ми ла­до­ня­ми по клеёнке, как будто сме­та­ла крош­ки.

(30)Ип­по­ли­тов­на по­до­шла, тя­же­ло опу­сти­лась на стул, взяла её за руки, по­тя­ну­ла к себе:

— Ай не­мо­жет­ся?..

(31)Ев­ге­ния Ива­нов­на осмыс­лен­но по­смот­ре­ла на неё, сдви­нув брови, как будто си­ли­лась и не могла по­нять обращённые к ней слова. (32)А потом опять страш­но оска­ли­лась  — то ли улыб­ну­лась, то ли со­би­ра­лась за­пла­кать,  — запёкши­ми­ся гу­ба­ми про­шеп­та­ла:

— Пом­нишь, сон-то страш­ный я ви­де­ла?  — (33)Она упала го­ло­вой на стол.  — (34)Мужа убили!.. (35)А Ко­люш­ка, сын  — без вести…

(36)Нина за­жа­ла рот рукой. (37)Ип­по­ли­тов­на по­сте­пен­но оправ­ля­лась от ис­пу­га, при­хо­ди­ла в себя и уже скреб­ла ма­лень­ки­ми пух­лы­ми ру­ка­ми по спине Ев­ге­нии Ива­нов­ны.

— (38)Ты по­го­ди… (39)Сразу-то не верь. (40)Ты по­го­ди… (41)По­хо­рон­ки-то кто пишет? (42)Пи­са­ри. (43)А они при шта­бах, там бумаг страсть сколь­ко… (44)Вот и по­пу­та­ли.

(45)А Ев­ге­ния Ива­нов­на со сто­ном пе­ре­ка­ты­ва­лась лбом по столу, во­ло­сы рас­сы­па­лись, липли к мок­рым щекам. (46)Вдруг она ото­рва­ла го­ло­ву от стола и за­мер­ла, вроде к чему-то при­слу­ши­ва­ясь. (47)По­ша­ри­ла в кар­ма­нах ват­ни­ка, вы­та­щи­ла бу­ма­гу, всхлип­ну­ла, по­да­ла Нине.

(48)Нина про­чи­та­ла. (49)Эта бу­ма­га была из во­ен­ко­ма­та, в ней зна­чи­лось, что ря­до­вой За­ва­лов Ни­ко­лай Ар­та­мо­но­вич погиб в де­каб­ре 1941 года, а млад­ший сер­жант Ни­ко­лай Ни­ко­ла­е­вич с но­яб­ря 1941 года чис­лит­ся в про­пав­ших без вести.

(50)И опять Ев­ге­ния Ива­нов­на стала пла­кать, при­пав го­ло­вой к столу.

— (51)Ну, так что?  — и тут на­шлась Ип­по­ли­тов­на.  — (52)Нюрку Ми­ло­ва­но­ву с Кир­пич­ной зна­ешь? (53)Пришёл мужик домой без ноги, а через месяц на него по­хо­рон­ка, сам и по­лу­чил… (54)Война боль­шая, людей-то сколь­ко, кого и по­пу­та­ют…

(55)Ев­ге­ния Ива­нов­на при­тих­ла, толь­ко из­ред­ка всхли­пы­ва­ла, смот­ре­ла и слу­ша­ла для по­след­ней ду­шев­ной за­цеп­ки, чтобы сми­рить пер­вое горе.

(56)А Нина ду­ма­ла о Луке из пьесы Горь­ко­го «На дне», про ко­то­ро­го го­во­ри­ли, что он жулик и вред­ный уте­ши­тель… (57)А Нина ви­де­ла его доб­ро­ту, ведь он один по­жа­лел умер­шую Анну. (58)И сей­час ду­ма­ла, что в жизни нель­зя без уте­ши­те­лей,иначе сло­ма­ет­ся душа; страш­ную прав­ду надо впус­кать по­сте­пен­но, при­дер­жи­вая её свя­той ложью, иначе душа не вы­дер­жит…

(59)Че­ло­ве­че­ская душа не ме­талл, она хруп­ка и ра­ни­ма…

(60)Ев­ге­ния Ива­нов­на, слов­но толь­ко что проснув­шись, об­ве­ла за­пав­ши­ми гла­за­ми ком­на­ту, и вдруг сжала ру­ка­ми го­ло­ву, за­пла­ка­ла.

(По М. В. Глуш­ко*)

* Мария Ва­си­льев­на Глуш­ко (1922—1993)  — со­вет­ская и укра­ин­ская пи­са­тель­ни­ца, сце­на­рист.