(1)Было мне тогда всего де­вять лет от роду. (2)Как-то раз в лесу, среди глу­бо­кой ти­ши­ны, ясно и отчётливо по­чу­дил­ся мне крик: «Волк бежит!» (3)Я вскрик­нул и вне себя от ис­пу­га вы­бе­жал на по­ля­ну, прямо на па­шу­ще­го землю му­жи­ка.

(4)Это был Марей – наш кре­пост­ной лет пя­ти­де­ся­ти, плот­ный, до­воль­но рос­лый, с силь­ною про­се­дью в тёмно-русой бо­ро­де. (5)Я не­мно­го знал его, но до того почти ни­ко­гда не слу­ча­лось мне за­го­во­рить с ним. (6)Я в дет­стве мало об­щал­ся с кре­пост­ны­ми: эти чужие, с гру­бы­ми ли­ца­ми и уз­ло­ва­ты­ми ру­ка­ми му­жи­ки ка­за­лись мне опас­ны­ми, раз­бой­ны­ми лю­дь­ми. (7)Марей оста­но­вил кобылёнку, за­слы­шав мой на­пу­ган­ный голос, и когда я, раз­бе­жав­шись, уце­пил­ся одной рукой за его соху, а дру­гою за его рукав, то он раз­гля­дел мой испуг.

− (8)Волк бежит! – про­кри­чал я, за­ды­ха­ясь.

(9)Он вски­нул го­ло­ву и не­воль­но огля­дел­ся кру­гом, на мгно­ве­нье почти мне по­ве­рив.

− (10)Что ты, какой волк, по­ме­ре­щи­лось: вишь! (11)Ка­ко­му тут волку быть! – бор­мо­тал он, обод­ряя меня. (12)Но я весь тряс­ся и ещё креп­че уце­пил­ся за его зипун и, долж­но быть, был очень бле­ден. (13)Он смот­рел с бес­по­кой­ною улыб­кою, ви­ди­мо боясь и тре­во­жась за меня.

− (14)Ишь ведь ис­пу­жал­ся, ай-ай! – качал он го­ло­вой. – (15)Полно, род­ный. (16)Ишь, малец, ай!

(17)Он про­тя­нул руку и вдруг по­гла­дил меня по щеке.

− (18)Полно же, ну, Хри­стос с тобой, ок­стись.

(19)Но я не кре­стил­ся: углы моих губ вздра­ги­ва­ли, и, ка­жет­ся, это осо­бен­но его по­ра­зи­ло. (20)И тогда Марей про­тя­нул свой тол­стый, с чёрным ног­тем, за­пач­кан­ный в земле палец и ти­хонь­ко до­тро­нул­ся до вспры­ги­ва­ю­щих моих губ.

− (21)Ишь ведь, − улыб­нул­ся он мне какою-то ма­те­рин­скою и длин­ною улыб­кой, − гос­по­ди, да что это, ишь ведь, ай, ай!

(22)Я понял на­ко­нец, что волка нет и что мне крик про волка по­ме­ре­щил­ся.

− (23)Ну, я пойду, − ска­зал я, во­про­си­тель­но и робко смот­ря на него.

− (24)Ну и сту­пай, а я те во­след по­смот­рю. (25)Уж я тебя волку не дам! − при­ба­вил он, всё так же ма­те­рин­ски мне улы­ба­ясь. – (26)Ну, Хри­стос с тобой, − и он пе­ре­кре­стил меня рукой и сам пе­ре­кре­стил­ся.

(27)Пока я шёл, Марей всё стоял со своей кобылёнкой и смот­рел мне вслед, каж­дый раз кивая го­ло­вой, когда я огля­ды­вал­ся. (28)И даже когда я был да­ле­ко и уже не мог раз­гля­деть его лица, чув­ство­вал, что он всё точно так же лас­ко­во улы­ба­ет­ся.

(29)Всё это разом мне при­пом­ни­лось сей­час, два­дцать лет спу­стя, здесь, на ка­тор­ге в Си­би­ри… (30)Эта неж­ная ма­те­рин­ская улыб­ка кре­пост­но­го му­жи­ка, его не­ожи­дан­ное со­чув­ствие, по­ка­чи­ва­ния го­ло­вой. (31)Ко­неч­но, вся­кий бы обод­рил ребёнка, но в той уединённой встре­че слу­чи­лось как бы что-то со­всем дру­гое. (32)И толь­ко бог, может быть, видел свер­ху, каким глу­бо­ким и про­свещённым че­ло­ве­че­ским чув­ством было на­пол­не­но серд­це гру­бо­го, звер­ски не­ве­же­ствен­но­го че­ло­ве­ка и какая тон­кая неж­ность та­и­лась в нём.

(33)И вот когда здесь, на ка­тор­ге, я сошёл с нар и огля­дел­ся кру­гом, я вдруг по­чув­ство­вал, что могу смот­реть на этих не­счаст­ных ка­торж­ни­ков со­всем дру­гим взгля­дом и что вдруг ис­чез­ли вся­кий страх и вся­кая не­на­висть

в серд­це моём. (34)Я пошёл, вгля­ды­ва­ясь в встре­чав­ши­е­ся лица. (35)Этот обри­тый и шель­мо­ван­ный мужик, с клей­ма­ми на лице, хмель­ной, ору­щий свою рья­ную сип­лую песню, может быть, такой же Марей. (36)Ведь я же не могу за­гля­нуть в его серд­це.

(по Ф. М. До­сто­ев­ско­му*)

*Фёдор Ми­хай­ло­вич До­сто­ев­ский (1821–1881 г.) – рус­ский пи­са­тель,

мыс­ли­тель.

Ис­точ­ник тек­ста: МИОО: Ди­а­гно­сти­че­ская ра­бо­та № 4 по рус­ско­му языку 23.10.2013 ва­ри­ант РУ10103.