(1)Зимой 1921 года я ра­бо­тал сек­ре­тарём в га­зе­те «Моряк». (2)В ней во­об­ще ра­бо­та­ло много мо­ло­дых пи­са­те­лей, в том числе Ка­та­ев, Олеша и Ильф. (3)Из ста­рых, опыт­ных часто за­хо­дил к нам в ре­дак­цию толь­ко Ан­дрей Со­боль  — милый, все­гда чем⁠-⁠ни­будь взвол­но­ван­ный, не­усид­чи­вый че­ло­век.

(4)Од­на­ж­ды Со­боль принёс в га­зе­ту свой рас­сказ, раздёрган­ный, спу­тан­ный, хотя и ин­те­рес­ный по теме и, без­услов­но, та­лант­ли­вый.

(5)Все про­чли этот рас­сказ и сму­ти­лись: пе­ча­тать его в таком не­бреж­ном виде было нель­зя. (6)Пред­ло­жить Со­бо­лю ис­пра­вить его никто не ре­шал­ся. (7)В этом от­но­ше­нии Со­боль был не­умо­лим  — и не столь­ко из-за ав­тор­ско­го са­мо­лю­бия (его-то как раз у Со­бо­ля почти не было), сколь­ко из-за нер­воз­но­сти: он не мог воз­вра­щать­ся к на­пи­сан­ным своим вещам и терял к ним ин­те­рес.

(8)Мы си­де­ли и ду­ма­ли: что де­лать? (9)Сидел с нами и наш кор­рек­тор, ста­рик Бла­гов, быв­ший ди­рек­тор самой рас­про­странённой в Рос­сии га­зе­ты «Рус­ское слово», пра­вая рука зна­ме­ни­то­го из­да­те­ля Сы­ти­на.

(10)Это был не­раз­го­вор­чи­вый че­ло­век. (11)Всей своей со­лид­ной фи­гу­рой он со­вер­шен­но не вя­зал­ся с обо­рван­ной и шум­ной молодёжью нашей ре­дак­ции.

(12)Я за­брал ру­ко­пись Со­бо­ля с собой в ма­га­зин Аль­шван­га, чтобы про­честь её ещё раз.

(13)Позд­ним ве­че­ром (было не боль­ше де­ся­ти часов, но город, по­гружённый в тем­но­ту, пу­стел уже в су­мер­ки, и толь­ко ветер зло­рад­но выл на пе­рекрёстках) кто-то по­сту­чал в дверь ма­га­зи­на.

(14)За две­рью стоял Бла­гов.

—  (15)Вот что,  — ска­зал ста­рый кор­рек­тор.  — (16)Я всё думаю об этом

рас­ска­зе Со­бо­ля. (17)Та­лант­ли­вая вещь. (18)Нель­зя, чтобы она про­па­ла. (19)У меня, зна­е­те, как у ста­ро­го га­зет­но­го коня, при­выч­ка не вы­пус­кать из рук хо­ро­шие рас­ска­зы.

—  (20)Что же по­де­ла­ешь!  — от­ве­тил я.

—  (21)Дайте мне ру­ко­пись. (22)Кля­нусь че­стью, я не из­ме­ню в ней ни слова. (23)Я оста­нусь здесь и при вас прой­дусь по ру­ко­пи­си.

—  (24)Что зна­чит «прой­дусь»?  — спро­сил я.  — (25)«Прой­тись»  — это зна­чит вы­пра­вить.

—  (26)Я же вам ска­зал, что не вы­бро­шу и не впишу ни од­но­го слова.

—  (27)А что же вы сде­ла­е­те?

—  (28)А вот уви­ди­те.

(29)В сло­вах Бла­го­ва я по­чув­ство­вал нечто за­га­доч­ное. (30)Какая-то тайна вошла в эту зим­нюю штор­мо­вую ночь в ма­га­зин Аль­шван­га вме­сте с этим спо­кой­ным че­ло­ве­ком. (31)Надо было узнать эту тайну, и по­это­му я со­гла­сил­ся.

(32)Бла­гов вынул из кар­ма­на ога­рок не­обык­но­вен­но тол­стой свечи. (33)Зо­ло­тые по­лос­ки ви­лись по ней спи­ра­лью. (34)Он зажёг этот ога­рок, по­ста­вил его на ящик, сел на мой потрёпан­ный че­мо­дан и скло­нил­ся над ру­ко­пи­сью с плос­ким плот­ниц­ким ка­ран­да­шом в руке.

(35)Бла­гов кон­чил ра­бо­ту над ру­ко­пи­сью толь­ко к утру. (36)Мне он ру­ко­пи­си не по­ка­зал, пока мы не при­шли в ре­дак­цию и ма­ши­нист­ка не пе­ре­пи­са­ла её на­чи­сто.

(37)Я прочёл рас­сказ и оне­мел. (38)Это была про­зрач­ная, литая проза. (39)Всё стало вы­пук­лым, ясным. (40)От преж­ней ском­кан­но­сти и сло­вес­но­го раз­бро­да не оста­лось и тени. (41)При этом дей­стви­тель­но не было вы­бро­ше­но или при­бав­ле­но ни од­но­го слова.

(42)Я по­смот­рел на Бла­го­ва. (43)Он курил тол­стую па­пи­ро­су из чёрного, как чай, ку­бан­ско­го та­ба­ка и усме­хал­ся.

—  (44)Это чудо!  — ска­зал я.  — (45)Как вы это сде­ла­ли?

—  (46)Да про­сто рас­ста­вил пра­виль­но все знаки пре­пи­на­ния. (47)У Со­бо­ля с ними фор­мен­ный ка­вар­дак. (48)Осо­бен­но тща­тель­но я рас­ста­вил точки.

(49)И аб­за­цы. (50)Это ве­ли­кая вещь, милый мой. (51)Ещё Пуш­кин го­во­рил

о зна­ках пре­пи­на­ния. (52)Они су­ще­ству­ют, чтобы вы­де­лить мысль, при­ве­сти слова в пра­виль­ное со­от­но­ше­ние и дать фразе лёгкость и пра­виль­ное зву­ча­ние. (53)Знаки пре­пи­на­ния  — это как нот­ные знаки. (54)Они твёрдо дер­жат текст и не дают ему рас­сы­пать­ся.

(55)Рас­сказ был на­пе­ча­тан. (56)А на сле­ду­ю­щий день в ре­дак­цию во­рвал­ся Со­боль. (57)Он был, как все­гда, без кепки, во­ло­сы его были растрёпаны, а глаза го­ре­ли не­по­нят­ным огнём.

—  (58)Кто тро­гал мой рас­сказ?  — за­кри­чал он не­слы­хан­ным го­ло­сом и с раз­ма­ху уда­рил пал­кой по столу, где ле­жа­ли ком­плек­ты газет. (59)Пыль, как из­вер­же­ние, взле­те­ла над сто­лом.

—  (60)Никто не тро­гал,  — от­ве­тил я.  — (61)Мо­же­те про­ве­рить текст.

—  (62)Ложь!  — крик­нул Со­боль.  — (63)Брех­ня! (64)Я всё равно узнаю, кто тро­гал!

(65)За­пах­ло скан­да­лом. (66)Роб­кие со­труд­ни­ки на­ча­ли быст­ро ис­че­зать из ком­на­ты.

(67)Тогда Бла­гов ска­зал спо­кой­ным и даже уны­лым го­ло­сом:

—  Если вы счи­та­е­те, что пра­виль­но рас­ста­вить в вашем рас­ска­зе знаки пре­пи­на­ния – это зна­чит тро­нуть его, то из­воль­те: тро­гал его я. (68)По своей обя­зан­но­сти кор­рек­то­ра.

(69)Со­боль бро­сил­ся к Бла­го­ву, схва­тил его за руки, креп­ко по­тряс их, потом обнял ста­ри­ка и трое­крат­но, по-мос­ков­ски, по­це­ло­вал его.

—  (70)Спа­си­бо!  — ска­зал взвол­но­ван­но Со­боль.  —  (71)Вы дали мне чу­дес­ный урок. (72)Но толь­ко жалко, что так позд­но. (73)Я чув­ствую себя пре­ступ­ни­ком по от­но­ше­нию к своим преж­ним вещам.

(74)После этого я окон­ча­тель­но убе­дил­ся, с какой по­ра­зи­тель­ной силой дей­ству­ет на чи­та­те­ля точка, по­став­лен­ная во­вре­мя.

(По К. Г. Па­у­стов­ско­му*)

*Кон­стан­тин Ге­ор­ги­е­вич Па­у­стов­ский (1892–1968)  — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель, сце­на­рист и пе­да­гог, жур­на­лист