(1)Сол­да­ты, рас­по­ло­жив­ши­е­ся во­круг пушки, были за­ня­ты каж­дый своим делом. (2)Кто, при­стро­ив­шись к сос­но­во­му ящику со сна­ря­да­ми, писал пись­мо, слю­ня­вя хи­ми­че­ский ка­ран­даш и сдви­нув на за­ты­лок шлем; кто сидел на ла­фе­те, при­ши­вая к ши­не­ли крю­чок; кто читал ма­лень­кую ар­тил­ле­рий­скую га­зе­ту.

(3)Живя с раз­вед­чи­ка­ми и на­блю­дая поле боя с раз­ных сто­рон, Ваня при­вык ви­деть войну ши­ро­ко и раз­но­об­раз­но. (4)Он при­вык ви­деть до­ро­ги, леса, бо­ло­та, мосты, пол­зу­щие танки, пе­ре­бе­га­ю­щую пе­хо­ту, минёров, кон­ни­цу, на­кап­ли­ва­ю­щу­ю­ся в бал­ках…

(5)Ваня стоял у ко­ле­са ору­дия, ко­то­рое было одной с ним вы­ши­ны, и рас­смат­ри­вал бу­маж­ку, на­кле­ен­ную на косой ору­дий­ный щит. (6)На этой бу­маж­ке были круп­но на­пи­са­ны тушью какие-то но­ме­ра и цифры, ко­то­рые маль­чик без­успеш­но ста­рал­ся про­честь и по­нять.

— (7)Ну, Ва­ню­ша, нра­вит­ся наше ору­дие?  — услы­шал он за собой гу­стой, доб­ро­душ­ный бас.

(8)Маль­чик обер­нул­ся и уви­дел на­вод­чи­ка Ковалёва.

— (9)Так точно, то­ва­рищ Ковалёв, очень нра­вит­ся,  — быст­ро от­ве­тил Ваня и, вы­тя­нув­шись в струн­ку, отдал честь.

(10)На­руж­но­стью своей Ковалёв мень­ше всего от­ве­чал пред­став­ле­нию о лихом сол­да­те, Герое Со­вет­ско­го Союза, луч­шем на­вод­чи­ке фрон­та. (11)Пре­жде всего, он был не­мо­лод. (12)В пред­став­ле­нии маль­чи­ка он был уже не «дя­день­ка», а ско­рее при­над­ле­жал к ка­те­го­рии «де­ду­шек». (13)До войны он был за­ве­ду­ю­щим боль­шой пти­це­вод­че­ской фер­мой. (14)На фронт он мог не идти, но в пер­вый же день войны за­пи­сал­ся доб­ро­воль­цем.

(15)Во время Пер­вой ми­ро­вой войны Ковалёв слу­жил в ар­тил­ле­рии и уже тогда счи­тал­ся вы­да­ю­щим­ся на­вод­чи­ком. (16)Вот по­че­му и в эту войну он по­про­сил­ся в ар­тил­ле­рию на­вод­чи­ком. (17)Сна­ча­ла в ба­та­рее к нему от­но­си­лись с не­до­ве­ри­ем  — уж слиш­ком у него была доб­ро­душ­ная, су­гу­бо граж­дан­ская внеш­ность. (18)Од­на­ко в пер­вом же бою он по­ка­зал себя таким зна­то­ком сво­е­го дела, таким вир­ту­о­зом, что вся­кое не­до­ве­рие кон­чи­лось раз и на­все­гда.

(19)Его ра­бо­та при ору­дии была вы­со­чай­шей сте­пе­нью ис­кус­ства. (20)Бы­ва­ют на­вод­чи­ки хо­ро­шие, спо­соб­ные. (21)Бы­ва­ют на­вод­чи­ки та­лант­ли­вые. (22)Бы­ва­ют вы­да­ю­щи­е­ся. (23)Он был на­вод­чик ге­ни­аль­ный. (24)И самое уди­ви­тель­ное за­клю­ча­лось в том, что за чет­верть века, ко­то­рые про­шли между двумя ми­ро­вы­ми вой­на­ми, он не толь­ко не ра­зу­чил­ся сво­е­му ис­кус­ству, но как-то ещё боль­ше в нём окреп. (25)Новая война по­ста­ви­ла ар­тил­ле­рии много новых задач. (26)Она от­кры­ла в ста­ром на­вод­чи­ке Ковалёве ка­че­ства, ко­то­рые в преж­ней войне не могли про­явить­ся в пол­ном блес­ке. (27)Он не имел со­пер­ни­ка в стрель­бе пря­мой на­вод­кой.

(28)В ми­ну­ту опас­но­сти Ковалёв пре­об­ра­жал­ся. (29)В нём за­го­рал­ся хо­лод­ный огонь яро­сти. (30)Он не от­сту­пал ни на шаг. (31)Он стре­лял из сво­е­го ору­дия до по­след­не­го па­тро­на. (32)А вы­стре­лив по­след­ний па­трон, он ло­жил­ся рядом со своим ору­ди­ем и про­дол­жал стре­лять из ав­то­ма­та. (33)Рас­стре­ляв все диски, он спо­кой­но под­тас­ки­вал к себе ящики с руч­ны­ми гра­на­та­ми и, при­щу­рив­шись, кидал их одну за дру­гой, пока немцы не от­сту­па­ли…

(34)Среди людей часто по­па­да­ют­ся храб­ре­цы. (35)Но толь­ко со­зна­тель­ная и страст­ная лю­бовь к Ро­ди­не может сде­лать из храб­ре­ца героя. (36)Ковалёв был ис­тин­ный герой. (37)Он страст­но, но очень спо­кой­но любил Ро­ди­ну и не­на­ви­дел всех её вра­гов.

(38)Ко­ман­до­ва­ние не­од­но­крат­но вы­дви­га­ло Ковалёва на более вы­со­кую долж­ность. (39)Но каж­дый раз он про­сил оста­вить его на­вод­чи­ком и не раз­лу­чать с ору­ди­ем.

— (40)На­вод­чик  — это моё на­сто­я­щее дело,  — го­во­рил Ковалёв,  — с дру­ги­ми обя­зан­но­стя­ми я так хо­ро­шо не справ­люсь, уж вы мне по­верь­те, за чи­на­ми я не го­нюсь. (41)Тогда был на­вод­чи­ком и те­перь до конца войны хочу быть на­вод­чи­ком. (42)А для ко­ман­ди­ра я уже не го­жусь. (43)Стар. (44)Надо мо­ло­дым да­вать до­ро­гу. (45)По­кор­ней­ше вас прошу.

(46)В конце кон­цов его оста­ви­ли в покое. (47)Впро­чем, может быть, Ковалёв был прав: каж­дый че­ло­век хорош на своём месте. (48)И без­услов­но, для поль­зы служ­бы лучше иметь вы­да­ю­ще­го­ся на­вод­чи­ка, чем по­сред­ствен­но­го ко­ман­ди­ра взво­да…

(По В. П. Ка­та­е­ву*)

* Ва­лен­тин Пет­ро­вич Ка­та­ев (1897–1986)  — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель, поэт, ки­но­сце­на­рист и дра­ма­тург, жур­на­лист, во­ен­ный кор­ре­спон­дент.

(1)Утро сле­ду­ю­ще­го дня было хо­лод­ным и пас­мур­ным. (2)Услы­шав голос Ан­дрея Ива­но­ви­ча, На­та­ша, как все­гда, по­пы­та­лась встать с по­сте­ли, но едва она при­под­ня­лась, как го­ло­ва её за­кру­жи­лась, и она снова не­лов­ко опу­сти­лась на землю. (3)Всё тело бо­ле­ло. (4)Силь­ная тош­но­та под­сту­па­ла к горлу. «(5)Встать бы толь­ко! (6)Толь­ко под­нять­ся бы на ноги!»  — мыс­лен­но твер­ди­ла де­вуш­ка, про­кли­ная свою сла­бость. (7)Она слы­ша­ла, как легко и быст­ро под­нял­ся Ва­ле­рий. (8)Он даже на­сви­сты­вал что-то. (9)По­че­му же у неё так кру­жит­ся го­ло­ва?

(10)Она снова по­пы­та­лась встать и снова бес­силь­но опу­сти­лась на землю. (11)К ней подошёл Ан­дрей Ива­но­вич.

— (12)Что, На­точ­ка, тя­же­ло?

(13)Он сел возле неё.

(14)На­та­ша под­ня­ла глаза и уви­де­ла его худое по­тем­нев­шее лицо и боль­шие, ли­хо­ра­доч­но бле­стев­шие глаза. (15)Видно было, что и он еле под­нял­ся.

(16)На­та­ша сде­ла­ла уси­лие и села, при­сло­нив­шись спи­ной к влаж­но­му ство­лу де­ре­ва.

— (17)Ни­че­го, Ан­дрей Ива­но­вич. (18)Я ещё могу идти…

— (19)Надо идти, На­та­шень­ка.  — (20)Он помог ей под­нять­ся.  — (21)Ещё не­мно­го. (22)А се­год­ня… (23)Се­год­ня мы не­мно­го уве­ли­чим нашу утрен­нюю норму.

(24)Он отыс­кал гла­за­ми Ва­ле­рия.

— (25)Ва­ле­рий, в твой рюк­зак я по­ло­жил шо­ко­лад. (26)Вынь-ка одну плит­ку. (27)Все мы очень ослаб­ли…

— (28)Что вы, Ан­дрей Ива­но­вич! (29)Шо­ко­лад надо оста­вить на конец пути,  — от­ве­тил Ва­ле­рий, даже не обер­нув­шись.

— (30)Мы очень ослаб­ли,  — по­вто­рил Ан­дрей Ива­но­вич,  — а конец пути уже не­да­ле­ко. (31)Одну плит­ку да­вай­те раз­де­лим сей­час.

— (32)Ан­дрей Ива­но­вич, сты­ди­тесь!  — (33)Ва­ле­рий ре­ши­тель­но за­стег­нул рюк­зак.  — (34)Вы же муж­чи­на! (35)Впе­ре­ди ещё столь­ко дней пути, а вы пред­ла­га­е­те уни­что­жить наш не­при­кос­но­вен­ный запас. (36)Я маль­чиш­ка, и то не прошу…

(37)Гео­лог по­блед­нел.

— (38)Хо­ро­шо,  — ска­зал он с рас­ста­нов­кой,  — я могу идти без шо­ко­ла­да. (39)Но На­та­ше он не­об­хо­дим сей­час. (40)Она еле под­ня­лась с по­сте­ли.

(41)На­та­ша хо­те­ла воз­ра­зить, но Ва­ле­рий опе­ре­дил её:

— Ах, вот как! (42)Это дру­гое дело. (43)Что ж, я отдам На­та­ше свой се­го­дняш­ний зав­трак,  — ска­зал он вы­зы­ва­ю­щим тоном.  — (44)Но шо­ко­лад оста­нет­ся не­при­кос­но­вен­ным!

(45)Ва­ле­рий быст­ро вски­нул рюк­зак на плечи и, не огля­ды­ва­ясь, за­ша­гал вдоль реки. (46)С ми­ну­ту Ан­дрей Ива­но­вич смот­рел ему вслед, и вдруг страш­ное по­до­зре­ние обо­жгло его мозг.

— (47)Стой!  — за­кри­чал он.

(48)Ва­ле­рий оста­но­вил­ся. (49)Гео­лог подошёл к нему.

— (50)Сни­май рюк­зак!

(51)Ва­ле­рий от­сту­пил на шаг, и вдруг лицо его задёрга­лось.

— (52)Что такое?.. (53)Что вы со­би­ра­е­тесь де­лать?..

(54)Ан­дрей Ива­но­вич взял­ся за его рюк­зак.

— (55)Не дам!  — рва­нул­ся Ва­ле­рий.

— (56)При­ка­зы­ваю!  — раз­дель­но и власт­но по­тре­бо­вал гео­лог.

(57)Лицо его сде­ла­лось страш­ным. (58)Пра­вая рука сжа­лась в кулак.

(59)Ва­ле­рий дро­жа­щи­ми ру­ка­ми снял рюк­зак. (60)Ан­дрей Ива­но­вич быст­ро рас­стег­нул его и по­чув­ство­вал, что земля ухо­дит у него из-под ног: в рюк­за­ке ле­жа­ла смя­тая хвоя пихты. (61)Мед­лен­но под­нял он глаза на Ва­ле­рия и слов­но впер­вые уви­дел его кра­си­вое над­мен­ное лицо, при­щу­рен­ные веки и наг­лый бе­га­ю­щий взгляд.

— (62)Ну что? (63)Что смот­ри­те? (64)Может, и мо­раль начнёте ещё чи­тать? (65)А мне на­пле­вать на вас! (66)Я жить хочу! (67)Я мо­ло­же вас! (68)Я имею боль­ше прав на жизнь!

(69)И вдруг голос его осёкся. (70)Прямо перед собой он уви­дел вва­лив­ши­е­ся, пол­ные муки глаза На­та­ши.

— (71)А-а-а!  — взвыл он и бро­сил­ся на землю.

(72)Ни слова не го­во­ря, Ан­дрей Ива­но­вич мед­лен­но подошёл к ко­ст­ру, раз­ло­мил на три рав­ные части су­харь и к каж­до­му ку­соч­ку по­ло­жил по кро­шеч­ной доль­ке са­ха­ру. (73)После этого он на­пра­вил­ся к реке, чтобы на­брать в ко­те­лок воды.

(74)На­та­ша слов­но оце­пе­не­ла. (75)Всё про­ис­шед­шее было на­столь­ко не­ве­ро­ят­ным, что ка­за­лось каким-то чу­до­вищ­ным не­до­ра­зу­ме­ни­ем, ко­то­рое сле­до­ва­ло сей­час же, не­мед­лен­но раз­ре­шить. (76)Ва­ле­рий не мог этого сде­лать! (77)Он не мог так низко пасть  — об­во­ро­вать её, сла­бую де­вуш­ку, сво­е­го школь­но­го то­ва­ри­ща, и по­жи­ло­го муж­чи­ну, де­лав­ше­го всё воз­мож­ное для их спа­се­ния. (78)Разве мог это сде­лать че­ло­век, ко­то­рый так много и с таким чув­ством го­во­рил о любви, о кра­со­те, о друж­бе, ко­то­рый так любил му­зы­ку, ко­то­рый писал стихи, ко­то­рый…

(79)Но этого че­ло­ве­ка уже не было. (80)Перед ней ле­жа­ло на земле и ску­ли­ло, как по­би­тая со­ба­ка, какое-то жал­кое су­ще­ство, ко­то­рое стыд­но было даже срав­ни­вать с че­ло­ве­ком.

(По В. В. Кор­ча­ги­ну*)

* Вла­ди­мир Вла­ди­ми­ро­вич Кор­ча­гин (1924—2012)  — со­вет­ский и рос­сий­ский пи­са­тель, учёный-гео­лог.

(1)Судь­бу по­ко­ле­ния не­слу­чай­но срав­ни­ва­ют с белым ли­стом, на ко­то­ром не­ви­ди­мы­ми чер­ни­ла­ми сде­ла­ны осо­бые от­мет­ки, да и сама бу­ма­га по­кры­та не­за­мет­ны­ми для бег­ло­го взгля­да «во­дя­ны­ми зна­ка­ми». (2)Рас­тут дети, бе­га­ют в школу, де­рут­ся и ми­рят­ся, ходят в тех­ни­че­ские круж­ки и на танцы, влюб­ля­ют­ся и стро­ят планы, не по­до­зре­вая, что Судь­ба вно­сит за годом год строч­ки в их общую био­гра­фию. (3)При­хо­дит срок, на­сту­па­ет их час –и вне­зап­но в целом по­ко­ле­нии об­на­ру­жи­ва­ют­ся не­ве­до­мые силы, спо­соб­ные про­ти­во­сто­ять любым ис­пы­та­ни­ям, вы­не­сти не­че­ло­ве­че­ские на­груз­ки и по­бе­дить лю­бо­го врага.

(4)Жизнь  — это путь. (5)Для того, кто хочет прой­ти его в угоду себе, он тёмен и не­ве­дом, ненадёжен, как иг­руш­ка в руках без­рас­суд­ной фор­ту­ны. (6)Но для того, кто жизнь видит в слу­же­нии своей От­чиз­не, этот путь на­пол­нен осо­бен­ным, не­по­сти­жи­мым для про­чих смыс­лом. (7)К общей цели его ведёт сама Рос­сия.

(8)Её живая душа ста­нет вер­ной со­вет­чи­цей в со­мне­ни­ях, надёжной по­пут­чи­цей в дол­гих стран­стви­ях, неж­ной уте­ши­тель­ни­цей в горе, тру­до­лю­би­вой по­мощ­ни­цей в де­я­ни­ях, му­же­ствен­ной со­рат­ни­цей в борь­бе и битве.

(9)Судь­ба ве­ли­ких сынов Рос­сии все­гда была от­кры­та и ясна, по­то­му что она кров­но свя­за­на с судь­бой на­ро­да, и био­гра­фия каж­до­го героя все­гда сов­па­да­ет с био­гра­фи­ей его стра­ны. (10)Самой жиз­нью уго­то­ва­но им жить одной судь­бой, раз­де­лять со стра­ной её ра­дость и скорбь. (11)Вме­сте по­бе­дить и, если по­тре­бу­ет­ся, не тор­гу­ясь, от­дать за её по­бе­ду свою жизнь.

(12)«Я пат­ри­от, а к пат­ри­о­там грязь не при­ста­нет»,  — по­вто­рял Ни­ко­лай Куз­не­цов, ле­ген­дар­ный раз­вед­чик, герой Со­вет­ско­го Союза, сын «рас­ку­ла­чен­ных», с лих­вой хлеб­нув­ший «от пе­ре­ги­бов» в по­ли­ти­ке пар­тии. (13)Рус­ский герой не при­по­ми­нал нанесённых обид и не предъ­яв­лял сче­тов. (14)Жизнь свою он по­ло­жил для слу­же­ния своей стра­не, за­щи­щая её от фа­ши­стов, и его «По­двиг раз­вед­чи­ка» оста­нет­ся с нами на­все­гда.

(15)Рус­ская земля сама рож­да­ет и за­ка­ля­ет своих за­щит­ни­ков, на­де­ляя их осо­бой со­вест­ли­во­стью и че­стью, чтобы пред­ста­ва­ли они перед всем на­ро­дом, про­но­ся через века об­ра­зец слу­же­ния Ро­ди­не.

(16)Не­обу­чен­ные и не­об­стре­лян­ные маль­чиш­ки летом 1941 года будут со­вер­шать по­дви­ги и яв­лять чу­де­са ге­ро­из­ма не ради ка­рье­ры и на­град, не ради вы­со­ко­пар­ных ло­зун­гов и по­ли­ти­че­ских док­трин. (17)Они будут сто­ять на­смерть за свои дет­ские дворы, где го­ня­ли в фут­бол, за чер­да­ки домов, на ко­то­рых жа­лись друг к другу го­лу­бят­ни, за берег речки и лет­ние ка­ни­ку­лы, про­ведённые в пи­о­нер­ском ла­ге­ре, за свою школу, в ко­то­рой день за днём по­сти­га­ли, «что такое хо­ро­шо и что такое плохо», за дев­чо­нок, с ко­то­ры­ми це­ло­ва­лись в скве­рах после вы­пуск­но­го бала… (18)По­это­му они ока­жут­ся силь­нее любых вра­же­ских «мёртвых голов» и ста­нут не­по­бе­ди­мы­ми. (19)Так дети Граж­дан­ской войны ста­нут ге­ро­я­ми Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной…

(20)Война не сло­мит их, толь­ко за­ка­лит ха­рак­тер. (21)Много ис­пы­тав­шие в жизни, они как никто будут це­нить и по­ни­мать чужие чув­ства, при этом не скры­вая своих. (22)Война вос­пи­та­ет в них че­ло­веч­ность, на­учит при­ни­мать от­вет­ствен­ность на себя, не бо­ять­ся тяжёлых тру­дов, не со­мне­вать­ся в право­те вы­бран­но­го дела. (23)Сде­ла­ет из обыч­ных людей По­ко­ле­ние по­бе­ди­те­лей.

(По М. С. Стро­га­но­ву*)

* Ми­ха­ил Сер­ге­е­вич Стро­га­нов  — со­вре­мен­ный пи­са­тель, пуб­ли­цист.

(1)Дождь за­стиг Ло­се­ва на Куз­нец­ком мосту. (2)Чтобы не мок­нуть, Лосев зашёл на вы­став­ку. (3)До на­ча­ла со­ве­ща­ния оста­ва­лось часа пол­то­ра. (4)Не то­ро­пясь он ходил из зала в зал, от­ды­хал от мос­ков­ской суеты. (5)После мок­рых ве­сен­не-хо­лод­ных улиц, пе­ре­пол­нен­ных быст­ры­ми сто­лич­ны­ми лю­дь­ми, здесь было тихо, тепло.

(6)Он шёл вдоль стен, об­тя­ну­тых серой меш­ко­ви­ной. (7)Гру­бая ма­те­рия вы­гля­де­ла в дан­ном слу­чае весь­ма не­пло­хо. (8)Что ка­са­ет­ся кар­тин, раз­ве­шан­ных на этой меш­ко­ви­не, у Ло­се­ва они не вы­зы­ва­ли ин­те­ре­са. (9)Лично он любил жи­во­пись ис­то­ри­че­скую, на­при­мер, как Пётр Пер­вый спа­са­ет сол­дат, или Иван Гроз­ный уби­ва­ет сына, или же про Сте­па­на Ра­зи­на, также ба­таль­ные сцены  — пе­ре­ход Су­во­ро­ва через Альпы. (10)Нра­ви­лись ему и порт­ре­ты мар­ша­лов, пол­ко­вод­цев, из­вест­ных де­я­те­лей ис­кус­ства. (11)Чтобы кар­ти­на обо­га­ща­ла зна­ни­я­ми. (12)Здесь же ви­се­ли изоб­ра­же­ния обык­но­вен­ных ста­ри­ков, под­рост­ков, раз­ло­жен­ных ово­щей и фрук­тов с раз­ны­ми пред­ме­та­ми, ри­сун­ки на бу­ма­ге, мно­же­ство мел­ких кар­тин в про­стых кра­ше­ных рамах. (13)Лосев не мог пред­ста­вить себе, куда они все де­ва­ют­ся после вы­став­ки, где на­хо­ди­лись до неё и во­об­ще какой смысл со­зда­вать их для та­ко­го вре­мен­но­го на­зна­че­ния. (14)Музеи  — дру­гое дело, в ху­до­же­ствен­ных му­зе­ях Лосев не­од­но­крат­но бывал, на по­доб­ных же вы­став­ках не при­хо­ди­лось. (15)И сей­час он убеж­дал­ся, что вряд ли от этого он что-либо по­те­рял.

(16)Не­ожи­дан­но что-то слов­но дёрнуло Ло­се­ва. (17)Как будто он на что-то на­ткнул­ся. (18)Но что это было  — он не понял. (19)Кру­гом него было пусто. (20)Он пошёл было даль­ше, од­на­ко, сде­лав не­сколь­ко шагов, вер­нул­ся, стал ози­рать­ся и вновь по­чув­ство­вал смут­ный при­зыв. (21)Ис­хо­ди­ло это от одной кар­ти­ны, чем-то она оста­нав­ли­ва­ла. (22)Осто­рож­но, ста­ра­ясь не уте­рять это чув­ство, Лосев подошёл к ней  — перед ним был обык­но­вен­ный пей­заж с реч­кой, ивами и домом на бе­ре­гу. (23)На­зва­ние кар­ти­ны «У реки», на­пи­сан­ное на ла­тун­ной до­щеч­ке, ни­че­го не го­во­ри­ло. (24)Лосев по­про­бо­вал по­луч­ше рас­смот­реть по­дроб­но­сти дома и по­строй­ки. (25)Но вб­ли­зи, когда он на­кло­нил­ся к кар­ти­не, про­стран­ство бе­ре­га со всеми де­та­ля­ми стало рас­па­дать­ся на от­дель­ные пятна, ко­то­рые ока­за­лись вы­пук­лы­ми маз­ка­ми мас­ля­ных кра­сок со сле­да­ми во­ло­ся­ной кисти.

(26)Лосев по­пя­тил­ся назад, и тогда, с ка­ко­го-то от­да­ле­ния, пятна сли­лись, со­еди­ни­лись в плот­ность воды, в се­реб­ри­стую зе­лень, по­яви­лись стены дома, об­луп­лен­ная шту­ка­тур­ка... (27)Чем даль­ше он от­хо­дил, тем про­сту­па­ли по­дроб­нее крыша, вы­ло­жен­ная мед­ны­ми ли­ста­ми с ярко-зелёными окис­ла­ми, труба, флю­гер... (28)Про­ве­ряя себя, Лосев стал воз­вра­щать­ся к кар­ти­не, пока не толк­нул де­ви­цу, ко­то­рая сто­я­ла с блок­но­том в руках.

—(29)Кар­ти­ны не ню­хать надо, а смот­реть,  — ска­за­ла она гром­ко и сер­ди­то, не слу­шая его из­ви­не­ний.

—(30)Ну ко­неч­но, смот­реть, вот я и за­смот­рел­ся,  — про­сто­душ­но ска­зал он.  — (31)Я плохо раз­би­ра­юсь, может, вы по­яс­ни­те.

—(32)Что имен­но?  — сухо спро­си­ла де­ви­ца.

—(33)Тут на­пи­са­но «У реки». (34)А что за река? (35)Как её на­зва­ние?

(36)Де­ви­ца усмех­ну­лась.

—(37)Разве это имеет зна­че­ние?

—(38)Нет уж, вы поз­воль­те,  — по­гля­ды­вая на кар­ти­ну и всё более бес­по­ко­ясь, ска­зал Лосев.  —(39)Очень даже имеет. (40)Мало ли рек. (41)Это же кон­крет­но сри­со­ва­но.

—(42)Так не го­во­рят: сри­со­ва­но,  — по­учи­тель­но по­яс­ни­ла она.  — (43)Это был боль­шой ма­стер, а не уче­ник. (44)Для него на­ту­ра яв­ля­лась сред­ством, вер­нее, по­во­дом обоб­щить образ,  — тут она стала про­из­но­сить ещё какие-то слова, каж­дое из ко­то­рых было Ло­се­ву из­вест­но, но, скла­ды­ва­ясь в фразу, они по­че­му-то те­ря­ли вся­кую по­нят­ность.

—(45)Здо­ро­во вы раз­би­ра­е­тесь. (46)Лосев вздох­нул, по­ка­зы­вая вос­хи­ще­ние.

—(47)Всё же хо­ро­шо бы вы­яс­нить на­зва­ние. (48)Образ хоть и обобщённый, а мест­ность-то можно ведь уточ­нить, как по-ва­ше­му?

—(49)Вряд ли...

(50)На кар­ти­не, не­со­мнен­но, был изоб­ражён ста­рый дом се­мей­ства Кис­лых в его род­ном Лы­ко­ве: та же крыша, тот же флю­гер, спуск к речке...

(51)Из глу­би­ны кар­ти­ны к нему слабо донёсся голос ма­те­ри: «Серге-ей!»

(52)Сча­стье какое услы­шать снова пе­ву­чий её голос.

(53)А под ивой за ко­ря­гой жили на­ли­мы, их можно было на­щу­пать тами толк­нуть рукой.

(54)А на реке пахло брёвнами, дым­ком от ша­ла­шей пло­то­го­нов, пахло тиной и ряс­кой, пахло оси­ной ста­рое ко­ры­то, на ко­то­ром они по оче­ре­ди пла­ва­ли по реке. (55)За­па­хи эти ожили, дох­ну­ли из глу­би­ны кар­ти­ны. (56)Запах го­ря­чих от солн­ца чу­гун­ных стол­бов, ста­ро­го при­ча­ла.

(57)К Ло­се­ву вер­нул­ся тот огром­ный маль­чи­ше­ский мир, ше­ле­сте­ла листва, была жива ещё мать. (58)Он ощу­тил на го­ло­ве её ма­лень­кую жёсткую руку.

(59)Было чудо, что ху­дож­ник пой­мал и за­клю­чил на­веч­но в эту белую рамку его, Ло­се­ва, вос­по­ми­на­ние  — со всеми крас­ка­ми, за­па­ха­ми, теп­ло­той.

(По Д. А. Гра­ни­ну*)

* Да­ни­ил Алек­сан­дро­вич Гра­нин (1919–2017)  — со­вет­ский и рос­сий­ский пи­са­тель, ки­но­сце­на­рист, об­ще­ствен­ный де­я­тель, участ­ник Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной войны, ла­у­ре­ат мно­гих пре­мий.

(1)Когда я начал учить­ся в гим­на­зии, мне было лет один­на­дцать. (2)Всего один­на­дцать лет от­де­ля­ли меня от моего не­су­ще­ство­ва­ния в мире, а я уже был в фор­мен­ной фу­раж­ке, в ту­жур­ке, пе­ре­хва­чен­ной ко­жа­ным по­я­сом с ме­тал­ли­че­ской бля­хой по­се­ре­ди­не жи­во­та. (3)Уже я стоял перед гео­гра­фи­че­ской кар­той двух по­лу­ша­рий, смот­рел на ли­ло­вые мно­го­уголь­ни­ки ко­ло­ний, на ра­ко­ви­ну Ма­да­га­ска­ра, читал и по­ни­мал слово «Ве­ли­ко­бри­та­ния». (4)Уже я писал го­ти­че­ские не­мец­кие буквы, уже думал о ге­ро­ях ис­то­рии, ко­то­рые были до меня  — до моих один­на­дца­ти лет…

(5)Как я вос­при­ни­мал то об­сто­я­тель­ство, что я живу ещё не­мно­го, начал жить ещё очень не­дав­но? (6)Я этого об­сто­я­тель­ства во­об­ще не вос­при­ни­мал. (7)Ско­рее, дру­гие мне го­во­ри­ли, что я ма­лень­кий. (8)Сам я, по­вто­ряю, этого не чув­ство­вал, об этом не раз­мыш­лял. (9)Я не думал о том, что можно быть каким-ни­будь дру­гим, кроме того, кем я был. (10)Если мне хо­те­лось быть взрос­лым, то я думал не о фи­зи­че­ских из­ме­не­ни­ях, а толь­ко о тех воз­мож­но­стях, ко­то­рые даны взрос­ло­му: не го­то­вить уроки, есть сколь­ко хо­чешь пи­рож­ных. (11)Я был че­ло­век, про­сто че­ло­век, не зная о себе, что я ма­лень­кий, что толь­ко не­дав­но явил­ся в мир, что расту, узнаю, по­сти­гаю и тому по­доб­ное. (12)Имен­но  — я был про­сто че­ло­век…

(13)Я думал, что после окон­ча­ния гим­на­зии я куплю ве­ло­си­пед и со­вер­шу на нём по­езд­ку по Ев­ро­пе. (14)Пер­вая ми­ро­вая война ещё не на­чи­на­лась, ещё всё было очень ста­рин­но: сол­да­ты в чёрных мун­ди­рах с крас­ны­ми по­го­на­ми, зве­ри­нец на Ку­ли­ко­вом поле с одним львом, го­во­ря­щая го­ло­ва в зер­каль­ном ящике в ба­ла­га­не. (15)Ещё бы­ва­ла пер­вая лю­бовь, когда де­воч­ка смот­ре­ла на тебя с бал­ко­на, и ты думал, не урод­лив ли ты. (16)Ещё отец де­воч­ки, моряк в па­рад­ном мун­ди­ре, гремя па­ла­шом*, шёл тебе нав­стре­чу и от­ве­чал тебе на по­клон, от­че­го ты бежал во весь дух, сам не зная куда, обе­зу­мев­ший от сча­стья. (17)Ещё про­да­ва­ли из-за зелёного при­лав­ка квас по две ко­пей­ки за ста­кан, и ты воз­вра­щал­ся после игры в фут­бол, неся в ушах звон мяча…

(18)Я не купил ве­ло­си­пе­да и не со­вер­шил пу­те­ше­ствия по Ев­ро­пе. (19)Горел Вер­ден, Рейм­ский собор, в ко­то­ром в своё время вен­ча­лась с фран­цуз­ским королём дочь Яро­сла­ва Муд­ро­го. (20)По­яви­лись пер­вые танки, и впер­вые аэро­пла­ны стали сбра­сы­вать бомбы. (21)Од­на­ко в му­зе­ях по-преж­не­му ви­се­ли не­обык­но­вен­ные кар­ти­ны, пре­крас­ные, как де­ре­вья на за­ка­те. (22)Во сне я ино­гда вижу своё пре­бы­ва­ние в Ев­ро­пе, ко­то­ро­го ни­ко­гда не было. (23)Чаще всего мне снит­ся Кра­ков в виде стены, иду­щей квер­ху вдоль до­ро­ги, ста­рой стены, с ко­то­рой сви­са­ют рас­те­ния, сту­ча­щие по ней вет­ка­ми и ше­ле­стя­щие цве­та­ми…

(24)Уди­ви­тель­ная ра­бо­та вос­по­ми­на­ния. (25)Мы вспо­ми­на­ем нечто по со­вер­шен­но не­из­вест­ной нам при­чи­не. (26)Ска­жи­те себе: «Вот сей­час я вспом­ню что-ни­будь из дет­ства», за­крой­те глаза и ска­жи­те это. (27)Вспом­нит­ся нечто со­вер­шен­но не­пред­ви­ден­ное вами. (28)Уча­стие воли здесь ис­клю­че­но. (29)Кар­ти­на за­жи­га­ет­ся, включённая ка­ки­ми-то ин­же­не­ра­ми по­за­ди ва­ше­го со­зна­ния.

(30)Какая чу­дес­ная вещь  — сво­бо­да вос­по­ми­на­ний! (31)Какая пре­лесть в том, что они по­яв­ля­ют­ся, как им угод­но, и никак мы не можем за­ста­вить себя вспом­нить имен­но это, а не дру­гое. (32)Ра­зу­ме­ет­ся, есть точ­ная за­ко­но­мер­ность этого воз­ник­но­ве­ния, но  —дудки  — мы её ни­ко­гда не поймём.

(33)Так, вспо­ми­наю я, как вышли мы в море на яхте «Увле­че­ние». (34)Мы  — это зна­ме­ни­тый одес­ский врач Егор Сте­па­но­вич Гла­вче, его приёмный сын Ан­д­ронь­ка и я, ма­лень­кий маль­чик Юра. (35)Долго сле­до­ва­ло бы опи­сы­вать яхту: она плос­кая, вы почти не воз­вы­ша­е­тесь над водой  — длин­ная, узкая, ле­тя­щая. (36)Нет, это на­столь­ко пло­хое опи­са­ние, что оно сво­ра­чи­ва­ет­ся. (37)Вос­по­ми­на­ния не по­сле­ду­ет, толь­ко опи­шем, как при нашем воз­вра­ще­нии го­ре­ла вдали ог­ня­ми Одес­са, по­ки­ну­тая нами утром, как, ка­за­лось, пе­ре­бе­га­ют с места на место огни, ис­че­за­ют, опять за­го­ра­ют­ся, как дышит и ходит всё это поле огней…

(38)Нет, и это вос­по­ми­на­ние, как видно, не по­лу­чит­ся! (39)Как ти­хонь­ко под са­мы­ми паль­ца­ми, ко­то­рые вы опус­ка­ли в воду, ро­ко­та­ло и бе­жа­ло ат­лас­ное море, ро­ко­та­ло и бе­жа­ло, тёмное, бе­жа­ло нав­стре­чу нам низко-низко под бор­том яхты, на рас­сто­я­нии локтя  — ещё од­но­го локтя, по­то­му что вы си­де­ли об­ло­ко­тив­шись…

(40)Я ещё люблю вспо­ми­нать. (41)Я мало что знаю о жизни. (42)Но мне боль­ше всего нра­вит­ся, что в ней есть звери, боль­шие и ма­лень­кие, что в ней есть звёзды, вы­пук­ло и свер­ка­ю­ще смот­ря­щие на меня с яс­но­го неба, что в ней есть де­ре­вья, пре­крас­ные, как кар­ти­ны, и ещё мно­гое и мно­гое…

(По Ю. К. Олеше*)

* Юрий Кар­ло­вич Олеша (1899–1960)  — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель, поэт и дра­ма­тург, жур­на­лист, ки­но­сце­на­рист.

_____________________________________

* Палаш  — ру­бя­щее и ко­лю­щее руч­ное ору­жие с длин­ным пря­мым клин­ком.

(1)Од­на­ж­ды я ехал в элек­трич­ке. (2)Си­дев­шая рядом со мной у окна скром­но оде­тая сдер­жан­ная жен­щи­на от­кры­ла томик Че­хо­ва. (3)До­ро­га пред­сто­я­ла длин­ная, книж­ки я не за­хва­тил, люди во­круг были чужие, я стал ду­мать о ра­бо­те. (4)И тем же тоном, каким спра­ши­ва­ют, на­при­мер: «Вы не зна­е­те, скоро ли мы при­е­дем?»  — я не­ожи­дан­но для себя и тем более для со­сед­ки спро­сил её:

— Про­сти­те, вы не зна­е­те, что такое сча­стье?

(5)Жен­щи­на с то­ми­ком Че­хо­ва в руках ока­за­лась за­ме­ча­тель­ной со­бе­сед­ни­цей. (6)Она не стала спра­ши­вать меня, от­че­го я задал такой стран­ный во­прос, не стала с ходу от­ве­чать, она при­кры­ла книгу и долго мол­ча­ла, по­смат­ри­вая в окно,  — ду­ма­ла. (7)На­ко­нец, когда я со­всем уже решил, что она за­бы­ла о во­про­се, она по­вер­ну­лась ко мне и ска­за­ла...

(8)Вернёмся к её от­ве­ту позже. (9)Спро­сим себя: что такое сча­стье? (10)Что кро­ет­ся за этим сло­вом?

(11)В каж­дой стра­не есть свой Глав­ный пе­да­гог  — народ и есть Глав­ный учеб­ник  — язык. (12)Я не дол­жен объ­яс­нять, что такое сча­стье, я дол­жен сми­рен­но спро­сить об этом наш язык  — в нём всё есть, из него всё поймёшь, при­слу­ши­ва­ясь к слову в се­го­дняш­ней нашей речи. (13)На­род­ная мысль со­дер­жит­ся не толь­ко в по­сло­ви­цах и по­го­вор­ках, в на­род­ной муд­ро­сти, но и в рас­про­странённых, обыч­ных фра­зах и обо­ро­тах речи. (14)По­ищем: с ка­ки­ми дру­ги­ми сло­ва­ми со­че­та­ет­ся ин­те­ре­су­ю­щее нас по­ня­тие, по­че­му так можно ска­зать, а так нель­зя. (15)Это ни­ко­гда не бы­ва­ет слу­чай­ным.

(16)Мы го­во­рим: «счаст­ли­вая доля», «счаст­ли­вый слу­чай», «счаст­ли­вая судь­ба», «сча­стье при­ва­ли­ло», «вы­тя­нул счаст­ли­вый билет».

(17)Самые де­я­тель­ные, всего до­стиг­шие своим тру­дом люди го­во­рят: «Мне вы­па­ло сча­стье, мне дано сча­стье...»

(18)Сча­стье  — фор­ту­на, судь­ба, о ко­то­рой мы ни­че­го не знаем, и если его нет, то го­во­рят: «Такая уж у меня судь­ба», «Видно, мне так на роду на­пи­са­но».

(19)Но мы не раз ещё столкнёмся с за­ко­ном ду­хов­ной жизни: всё, что есть в че­ло­ве­ке, воз­ни­ка­ет из двух встреч­ных дви­же­ний, из двух сил: из дви­же­ния, на­прав­лен­но­го от мира к че­ло­ве­ку, и дви­же­ния от че­ло­ве­ка к миру. (20)Про­ти­во­по­лож­ные эти силы, встре­ча­ясь в одной точке, не уни­что­жа­ют­ся, а скла­ды­ва­ют­ся. (21)Но если встре­ча не про­ис­хо­дит, то обеих сил слов­но и не было. (22)Пред­по­ло­жим, че­ло­ве­ку нет удачи ни в чём, не­сча­стья пре­сле­ду­ют его, и вы­па­ла ему, быть может, от рож­де­ния тяжёлая доля. (23)Не вся­кий су­ме­ет по­бе­дить судь­бу. (24)Но силь­ный че­ло­век умеет ис­поль­зо­вать самый не­за­мет­ный шанс, ко­то­рый, ко­неч­но, есть в жизни каж­до­го: он по­беж­да­ет судь­бу. (25)Вер­нее, не судь­бу, а труд­но­сти, ко­то­рые по­сла­ны ему судь­бой. (26)И если нет соб­ствен­но­го стрем­ле­ния по­бе­дить, стрем­ле­ния к сча­стью, то хоть озо­ло­ти его  — сча­стья не будет. (27)У него нет веры в жизнь, воля его слом­ле­на. (28)Го­во­рят: «нашёл своё сча­стье», «добыл сча­стье», «до­стиг сча­стья» и даже «украл чужое сча­стье». (29)Язык тре­бу­ет дей­ствия: нашёл, пой­мал, добыл, до­стиг, вы­рвал у судь­бы своё сча­стье, вся­кий че­ло­век  — куз­нец сво­е­го сча­стья.

(30)Че­ло­век дол­жен стре­мить­ся к сча­стью. (31)Не­укро­ти­мое, не­удер­жи­мое, жгу­чее же­ла­ние сча­стья... (32)Сча­стье не вещь, и не склад вещей, и не по­ло­же­ние, и не де­неж­ное со­сто­я­ние, а со­сто­я­ние души, воз­ни­ка­ю­щее при до­сти­же­нии силь­но же­ла­е­мо­го. (33)Сча­стье  — это бла­го­сло­вен­ное со­сто­я­ние, бла­го­дать.

(34)Что же, од­на­ко, ска­за­ла о сча­стье жен­щи­на в элек­трич­ке? (35)Позже вы­яс­ни­лось, что она на­уч­ный со­труд­ник, спе­ци­а­лист в об­ла­сти химии бел­ков. (36)После дол­го­го об­ду­мы­ва­ния моего во­про­са она ска­за­ла:

— Я не могу дать опре­де­ле­ния сча­стья. (37)Вот учёный! (38)Учёный не тот, кто всё знает, а тот, кто точно знает, чего он не знает. (39)Но, может быть, так? (40)У че­ло­ве­ка есть ду­хов­ные стрем­ле­ния: когда они удо­вле­тво­ря­ют­ся, он чув­ству­ет себя счаст­ли­вым. (41)По­хо­же на прав­ду?

(По С. Л. Со­ло­вей­чи­ку*)

* Симон Льво­вич Со­ло­вей­чик (1930–1996)  — пуб­ли­цист, пе­да­гог, фи­ло­соф. Глав­ный труд его жизни  — книга «Пе­да­го­ги­ка для всех», в ко­то­рой он из­ло­жил прин­ци­пы вос­пи­та­ния Сво­бод­но­го Че­ло­ве­ка.

(1)Про­ко­пия Ива­но­ви­ча при­вез­ли в боль­ни­цу глу­бо­кой ночью. (2)Его про­во­жа­ла жена. (3)Вва­лив­ши­е­ся глаза боль­но­го взы­ва­ли к уча­стию.

(4)Сухие с си­не­вой губы еле могли ше­ве­лить­ся.

— (5)Прас­ко­вьюш­ка, умру я, на­вер­ное. (6)Чего не так  — про­сти...

(7)Ма­лень­кая се­до­вла­сая жен­щи­на с лицом, ис­пещрённым мор­щин­ка­ми, кос­ну­лась рукой его лица.

— (8)Что ты, Про­нюш­ка,  — за­пла­ка­ла жен­щи­на.

(9)Потом, когда затих шум лифта, уво­зя­ще­го Про­ко­пия Ива­но­ви­ча в па­ла­ту, она вы­тер­ла глаза и ушла из боль­ни­цы, тихо за­крыв за собой дверь, будто боясь раз­бу­дить тех, с кем те­перь её муж. (10)Хи­рург, осмот­рев боль­но­го, нашёл его со­сто­я­ние без­надёжным.

  — (11)Ка­та­стро­фа в жи­во­те. (12)Лёгочно-сер­деч­ная не­до­ста­точ­ность. (13)Вряд ли ста­рик доживёт до утра,  — ска­зал он сест­ре.  — (14)По­ставь­те ка­пель­ни­цу с глю­ко­зой, сер­деч­ны­ми, ви­та­ми­на­ми. (15)Дайте кис­ло­род.

(16)До утра боль­ной дожил, и хи­рург при­нял ре­ше­ние опе­ри­ро­вать Про­ко­пия Ива­но­ви­ча, хотя отчётливо по­ни­мал, ка­ко­му огром­но­му риску под­вер­гал его жизнь. (17)Но дру­го­го вы­хо­да не было.

(18)Опе­ра­ция шла долго. (19)Хи­рур­гу не раз вы­ти­ра­ли пот­ный лоб. (20)Боль­ной лежал в за­бы­тьи под дей­стви­ем нар­ко­за. (21)В вену его руки мед­лен­но, капля за кап­лей, вли­ва­лась жи­ви­тель­ная жид­кость. (22)А Прас­ко­вья Ан­дре­ев­на, из­му­чен­ная бес­сон­ной ночью и пло­хи­ми мыс­ля­ми, уже си­де­ла в ве­сти­бю­ле боль­ни­цы.

(23)После окон­ча­ния опе­ра­ции хи­рург огор­чил её:

— Не стану скры­вать: по­ло­же­ние серьёзное, хотя сде­ла­но всё, что в наших силах. (24)Прошу Вас, если мо­же­те, по­мо­ги­те нам, по­уха­жи­вай­те за ним,  — до­ба­вил он.

— (25)Ладно...  — толь­ко и про­мол­ви­ла Прас­ко­вья Ан­дре­ев­на.

(26)В па­ла­те Про­ко­пий Ива­но­вич лежал не­по­движ­но, с за­кры­ты­ми гла­за­ми, ни на что не ре­а­ги­ро­вал. (27)Лицо его было блед­ным, ды­ха­ние еле за­мет­ным.

— (28)Про­нюш­ка, как ты?

— (29)Это ты, Прас­ко­вьюш­ка?  — и опять сде­лал­ся ко всему без­участ­ным.

(30)Не­сколь­ко дней под­ряд, с утра и до позд­не­го ве­че­ра, была она с ним. (31)Ло­жеч­ку во­дич­ки даст, чтобы во рту не сохло, чёлочку при­че­шет, чтобы на глаза не спус­ка­лась, умоет, по­душ­ку дру­гой, хо­лод­ной сто­ро­ной по­вернёт.

— (32)Вот так... (33)Хо­ро­шо-то как будет!

(34)Потом сядет возле него, руку его в свою возьмёт. (35)В одну руку Про­ко­пия Ива­но­ви­ча бес­пре­стан­но по­сту­па­ли ле­кар­ства, по дру­гой текла лю­бовь Прас­ко­вьи Ан­дре­ев­ны. (36)Боль­но­му ста­но­ви­лось лучше. (37)На пятый день хи­рург осмат­ри­вал Про­ко­пия Ива­но­ви­ча рань­ше, чем при­ш­ла Прас­ко­вья Ан­дре­ев­на. (38)На теле его он уви­дел ста­рые рубцы и те­перь решил спро­сить:

— Что это у Вас?

— (39)Немец...

— (40)На­вер­ное, на­гра­ды есть?

— (41)А как же: от во­рот­ни­ка до пояса!

— (42)А что-то се­год­ня жены не видно. (43)Не придёт?

— (44)Придёт... (45)Пусть-ка не придёт!  — и стук­нул ку­ла­ком по краю кро­ва­ти.

(46)Ра­дость охва­ти­ла хи­рур­га от этих слов и жеста боль­но­го. (47)Он уви­дел в них зна­ме­ние вы­здо­ров­ле­ния Про­ко­пия Ива­но­ви­ча: муж­чи­на, толь­ко чув­ствуя силу, может по­ка­зать дру­го­му, какую власть он имеет над своей женой.

(48)Ве­че­ром хи­рург снова зашёл в па­ла­ту. (49)Про­ко­пий Ива­но­вич улы­бал­ся. (50)Его рука опять по­ко­и­лась в руке Прас­ко­вьи Ан­дре­ев­ны. (51)Ста­рый врач знал о ве­ли­ком це­ли­тель­ном свой­стве любви: как цве­ток на­ли­ва­ет­ся соком от солн­ца, так боль­ной че­ло­век ожи­ва­ет от любви. (52)Не­да­ром для борь­бы за жизнь Про­ко­пия Ива­но­ви­ча он взял себе в со­юз­ни­цы ма­лень­кую се­до­вла­сую жен­щи­ну. (53)Лю­бовь её он за­ме­тил ещё в ту ночь, когда при­ни­мал боль­но­го, по­ка­зав­ше­го­ся ему без­надёжным.

(По Н. И. Ба­ты­ги­ной*)

* На­деж­да Ива­нов­на Ба­ты­ги­на (1919—1990)  — хи­рург, кан­ди­дат ме­ди­цин­ских наук, пи­са­тель.

(1)В наше время чте­ние ху­до­же­ствен­ной ли­те­ра­ту­ры, по сути, при­ви­ле­гия. (2)Слиш­ком много вре­ме­ни от­ни­ма­ет этот род за­ня­тий. (3)Не­до­суг. (4)Да и чте­ние  — это тоже ра­бо­та, и в первую оче­редь  — над собой. (5)Пусть не­за­мет­ная, не столь обре­ме­ни­тель­ная, но у че­ло­ве­ка, по­тра­тив­ше­го день на ре­ше­ние про­блем, тре­бу­ю­щих фи­зи­че­ской или ин­тел­лек­ту­аль­ной и ду­шев­ной от­да­чи, порой про­сто не остаётся сил по­ин­те­ре­со­вать­ся но­вин­ка­ми ли­те­ра­ту­ры. (6)Это ни­ко­го не оправ­ды­ва­ет, но при­чи­ны оче­вид­ны, а стой­кую при­выч­ку к серьёзному чте­нию, к со­жа­ле­нию, вы­ра­бо­та­ли не все.

(7)Для боль­шей части взрос­лых и по­жи­лых людей в наши дни те­ле­ви­де­ние за­ме­ня­ет чте­ние, они если и зна­ко­мят­ся с но­вин­ка­ми книж­но­го рынка, то за ред­ким ис­клю­че­ни­ем в при­ми­тив­ном те­ле­ви­зи­он­ном из­ло­же­нии. (8)Молодёжь же всё чаще познаёт мир слова через на­уш­ни­ки пле­е­ров и ин­тер­нет-ре­сур­сы, по­сред­ством смарт­фо­нов и план­ше­тов, ко­то­рые все­гда под рукой. (9)Воз­мож­но, я сгу­щаю крас­ки и кто-то су­ме­ет на­ри­со­вать более оп­ти­ми­стич­ную кар­ти­ну, но, на мой взгляд, ре­а­лии вре­ме­ни имен­но та­ко­вы.

(10)Себя от­но­шу к ка­те­го­рии людей, за­ня­тых делом, но мой при­мер не­ти­пи­чен. (11)Я умуд­ря­юсь чи­тать и пи­сать. (12)Вы­пу­стил четвёртый сбор­ник сти­хов. (13)Не оста­нав­ли­ва­юсь на этом, папки ру­ко­пи­сей и чер­но­ви­ков по­пол­ня­ют­ся, хотя перелёты, по­езд­ки и ноч­ное бодр­ство­ва­ние  — вот весь пи­са­тель­ский ре­сурс, ко­то­рый у меня остаётся. (14)С чте­ни­ем ещё слож­нее, паузы вы­па­да­ют редко.

(15)Если по­пы­тать­ся оха­рак­те­ри­зо­вать всё ото­бран­ное и не­дав­но про­чи­тан­ное мною, то пер­вое, что при­хо­дит на ум: это на­пи­са­ли лич­но­сти! (16)Люди, сде­лав­шие себя сами. (17)Им ве­ришь. (18)Сама ис­то­рия их жизни не поз­во­ля­ет усо­мнить­ся в вы­во­дах и фор­му­ли­ров­ках. (19)А ведь это очень важно  — ве­рить ав­то­ру, что бы мы ни чи­та­ли: на­уч­ную ли­те­ра­ту­ру, роман или ме­му­а­ры. (20)Зна­ме­ни­тое «Не верю!» Ста­ни­слав­ско­го про­ни­ка­ет сей­час во все жанры и виды ис­кус­ства. (21)И если в кино ди­на­ми­ка кадра и ли­хость сю­же­та могут от­влечь вни­ма­ние зри­те­ля от не­сты­ко­вок и от­кро­вен­ной фаль­ши, то пе­чат­ное слово сразу вы­тал­ки­ва­ет на по­верх­ность вся­кое враньё, всё, что на­пи­са­но ради крас­но­го слов­ца, вы­со­са­но из паль­ца. (22)Во­ис­ти­ну на­пи­сан­ное пером не вы­ру­бишь то­по­ром.

(23)Про­ве­ряя чи­та­тель­ский багаж про­шлых лет, при­хо­жу к вы­во­ду, что я все­гда не­осо­знан­но тя­нул­ся к ав­то­рам, ко­то­рые не толь­ко от­ме­че­ны пи­са­тель­ским та­лан­том, но и об­ла­да­ют вы­да­ю­щей­ся лич­ной ис­то­ри­ей. (24)Био­гра­фи­ей, как тогда го­во­ри­ли. (25)В со­вет­ское время ин­фор­ма­ция о лич­ной жизни по­пу­ляр­ных ав­то­ров была до­зи­ро­ван­ной, а порой и не­до­ступ­ной, о пиаре тогда никто и не до­га­ды­вал­ся. (26)Но кру­пи­цы их дел и по­ступ­ков были у всех на слуху, ожив­ля­ли образ и уве­ли­чи­ва­ли наши сим­па­тии и сте­пень до­ве­рия. (27)Так было с Ма­я­ков­ским, так было с Вы­соц­ким и Виз­бо­ром, с Сол­же­ни­цы­ным и Ша­ла­мо­вым. (28)И мно­ги­ми дру­ги­ми, чьи тек­сты мы раз­би­ра­ли на ци­та­ты, чьи вы­ска­зы­ва­ния ста­но­ви­лись са­мы­ми убе­ди­тель­ны­ми ар­гу­мен­та­ми в спо­рах.

(29)Что же яв­ля­ет­ся кри­те­ри­ем на­сто­я­щей ли­те­ра­ту­ры? (30)Для меня глав­ным ме­ри­лом был и остаётся ре­зуль­тат: чтобы тебе по­ве­ри­ли.

(По А. Н. Со­бо­ле­ву*)

* Ан­дрей Ни­ко­ла­е­вич Со­бо­лев  — член Ко­ми­те­та Со­ве­та Фе­де­ра­ции по науке, об­ра­зо­ва­нию и куль­ту­ре; жур­на­лист, поэт-пе­сен­ник.

(1)Мы  — остат­ки во­е­вав­ших за Доном ча­стей, до­ка­тив­ших­ся до Ста­лин­гра­да,  — про­бы­ли месяц в за­пас­ном полку за Вол­гой. (2)Кого-то вновь бро­си­ли в бой, а нас от­ве­ли в запас, ка­за­лось бы, это отдых от око­пов. (3)Отдых… два свин­цо­во-тяжёлых су­ха­ря на день, мут­ная во­ди­ца вме­сто похлёбки, ват­ные ноги и го­ло­во­кру­же­ние от го­ло­да. (4)От­прав­ку на фронт встре­ти­ли с ра­до­стью. (5)Оче­ред­ной хутор на нашем пути. (6)Мы все ото­шли на обо­чи­ну до­ро­ги, а наш лей­те­нант в со­про­вож­де­нии стар­ши­ны от­пра­вил­ся вы­яс­нять об­ста­нов­ку.

(7)Через пол­ча­са стар­ши­на вер­нул­ся.

  — (8)Ре­бя­та!  —объ­явил он вдох­но­вен­но.  — (9)Уда­лось вы­ши­бить по две­сти пять­де­сят грам­мов хлеба и по пят­на­дцать грам­мов са­ха­ра! (10)Кто со мной по­лу­чать хлеб? (11)Давай ты!  — (12)Я лежал рядом, и стар­ши­на ткнул в меня паль­цем.

(13)В ту самую се­кун­ду у меня вспых­ну­ла мыс­лиш­ка… трус­ли­вая, га­день­кая и уны­лая. (14)Та­щил­ся я с плащ-па­лат­кой за стар­ши­ной,а мыс­лиш­ка жила и за­пол­ня­ла меня отра­вой. (15)Я рас­сти­лал плащ-па­лат­ку на за­топ­тан­ном крыль­це, и у меня дро­жа­ли руки. (16)Стар­ши­на на се­кун­ду от­вер­нул­ся, и я сунул пол­бу­хан­ки под крыль­цо, за­вер­нул хлеб в

плащ-па­лат­ку, взва­лил её себе на плечо.

(17)Толь­ко идиот может рас­счи­ты­вать, что стар­ши­на не за­ме­тит ис­чез­но­ве­ния пе­ре­руб­лен­ной по­по­лам бу­хан­ки. (18)Я вор, и сей­час, через не­сколь­ко минут, это ста­нет из­вест­но. (19)Тем, кто, как и я, пя­те­ро суток ни­че­го не ел. (20)Как и я!

(21)В жизни мне слу­ча­лось де­лать не­хо­ро­шее: врал учи­те­лям, чтоб не по­ста­ви­ли двой­ку, не раз давал слово не драть­ся и не сдер­жи­вал слова, од­на­ж­ды на ры­бал­ке я снял с чу­жо­го крюка тол­сто­го го­лав­ля. (22)Но вся­кий раз я на­хо­дил для себя оправ­да­ние: не вы­учил за­да­ние  — надо было до­чи­тать книгу; по­драл­ся снова, так тот сам полез пер­вый. (23)Те­перь я и не искал оправ­да­ний. (24)Ох, если б можно вер­нуть­ся, до­стать спря­тан­ный хлеб, по­ло­жить его об­рат­но в плащ-па­лат­ку!

(25)С обо­чи­ны до­ро­ги нав­стре­чу нам с уси­ли­ем стали поды­мать­ся сол­да­ты. (26)Хму­рые, тёмные лица, со­гну­тые спины, опу­щен­ные плечи. (27)Стар­ши­на рас­пах­нул плащ-па­лат­ку, и хлеб был встре­чен по­чти­тель­ным мол­ча­ни­ем. (28)В этой-то по­чти­тель­ной ти­ши­не и раз­дал­ся во­прос.

— (29)А где?.. (30)Тут пол­бу­хан­ка была!

(31)Про­изо­шло лёгкое дви­же­ние, тёмные лица по­вер­ну­лись ко мне, со всех сто­рон  — глаза, глаза, жут­кая на­сто­рожённость в них.

— (32)Эй ты! (33)Где?! (34)Тебя спра­ши­ваю!

(35)Я мол­чал. (36)А пыль­ные люди с тёмными ли­ца­ми об­сту­па­ли меня.

(37)По­жи­лой сол­дат, вы­бе­лен­но го­лу­бые глаза, из­ры­тые мор­щи­на­ми щёки, сивый от ще­ти­ны под­бо­ро­док, голос без злобы:

—(38)Лучше, па­рень, будет, коли при­зна­ешь­ся.

(39)В го­ло­се по­жи­ло­го сол­да­та  — кру­пи­ца стран­но­го, почти не­прав­до­по­доб­но­го со­чув­ствия. (40)А оно не­стер­пи­мее, чем ру­гань и изум­ле­ние.

— (41)Да что с ним раз­го­ва­ри­вать!

(42)Один из пар­ней вски­нул руку. (43)И я не­воль­но дёрнул­ся.

(44)А па­рень про­сто по­пра­вил на го­ло­ве пи­лот­ку.

— (45)Не бойся!  —с пре­зре­ни­ем про­го­во­рил он.  —(46)Бить тебя… (47)Руки пач­кать.

(48)И не­ожи­дан­но я уви­дел, что окру­жав­шие меня люди по­ра­зи­тель­но кра­си­вы  — тёмные, из­му­чен­ные по­хо­дом, го­лод­ные, но лица какие-то гранёные, чётко леп­ные. (49)Среди кра­си­вых людей  — я урод­лив.

(50)Ни­че­го не бы­ва­ет страш­нее, чем чув­ство­вать не­воз­мож­ность оправ­дать себя перед самим собой. (51)Мне по­вез­ло, в роте связи гвар­дей­ско­го полка, куда я попал, не ока­за­лось ни­ко­го, кто видел бы мой позор. (52)Мел­ки­ми по­ступ­ка­ми раз за разом я завоёвывал себе са­мо­ува­же­ние  — лез пер­вым на обрыв линии под шкваль­ным об­стре­лом, ста­рал­ся взва­лить на себя ка­туш­ку с ка­бе­лем по­тя­же­лей; если уда­ва­лось по­лу­чить у по­ва­ра лиш­ний ко­те­лок супа, не счи­тал это своей до­бы­чей, все­гда с кем-то делил его. (53)И никто не за­ме­чал моих аль­тру­и­сти­че­ских «по­дви­гов», счи­та­ли  — нор­маль­но. (54)А это-то мне и было нужно, я не пре­тен­до­вал на ис­клю­чи­тель­ность, не смел и меч­тать стать лучше дру­гих.

(55)Боль­ше в жизни я не во­ро­вал. (56)Как-то не при­хо­ди­лось.

(По В. Ф. Тенд­ря­ко­ву*)

* Вла­ди­мир Фёдо­ро­вич Тенд­ря­ков (1923–1984)  —рус­ский со­вет­ский пи­са­тель, автор про­из­ве­де­ний о ду­хов­но-нрав­ствен­ных про­бле­мах.

(1)Тол­стой вошёл в мою жизнь, не пред­ста­вив­шись. (2)Мы с ним уже ак­тив­но об­ща­лись, а я всё ещё не по­до­зре­вал, с кем имею дело.

(3)Мне было лет две­на­дцать, то есть после войны про­шло около двух лет, когда маму на лето на­зна­чи­ли ди­рек­то­ром пи­о­нер­ско­го ла­ге­ря.

(4)И од­на­ж­ды к на­ше­му дому под­вез­ли на гру­зо­вич­ке и горой вы­ва­ли­ли в ком­на­те прямо на пол книги  — ос­но­ва­тель­но быв­шие в упо­треб­ле­нии, но весь­ма раз­но­об­раз­ные по те­ма­ти­ке. (5)Кто-то за­ра­нее по­бес­по­ко­ил­ся, не без ма­ми­но­го, думаю, уча­стия, чтобы для детей была со­зда­на биб­лио­те­ка.

(6)«Ваше лю­би­мое за­ня­тие?»

  — (7)«Рыть­ся в кни­гах». (8)Это и про меня. (9)Тогда, в дет­стве, тоже рылся. (10)Пока в один счаст­ли­вый мо­мент не вы­удил из этой горы потрёпан­ный кир­пи­чик: тон­кая ри­со­вая бу­ма­га, ста­рин­ные буквы «еры» и «яти», об­ло­жек нет, пер­вых стра­ниц нет, по­след­них нет. (11)Автор  — ин­ко­гни­то.

(12)Глаз упал на на­ча­ло, ко­то­рое не было на­ча­лом, а даль­ше я ото­рвать­ся от тек­ста не смог. (13)Я вошёл в него, как в новый дом, где по­че­му-то всё ока­за­лось зна­ко­мым: ни­ко­гда не был, а всё узнал. (14)По­ра­зи­тель­но! (15)Ка­за­лось, не­ве­до­мый автор давно под­смат­ри­вал за мной, всё обо мне узнал и те­перь рас­ска­зал: от­кро­вен­но и по-доб­ро­му, чуть ли не по-род­ствен­но­му.

(16)На­пи­са­но было: «По тому ин­стинк­тив­но­му чув­ству, ко­то­рым один че­ло­век уга­ды­ва­ет мысли дру­го­го и ко­то­рое слу­жит пу­те­вод­ною мыс­лью раз­го­во­ра, Ка­тень­ка по­ня­ла, что мне боль­но её рав­но­ду­шие...» (17)А ведь сколь­ко раз и мне слу­ча­лось, как и не­ве­до­мой Ка­тень­ке, в раз­го­во­ре ин­стинк­тив­но уга­ды­вать «мысли дру­го­го»! (18)Как точно...

(19)Или в дру­гом месте: «Глаза наши встре­ти­лись, и я понял, что он по­ни­ма­ет меня и то, что я по­ни­маю, что он по­ни­ма­ет меня...» (20)Опять лучше не ска­жешь! (21)«Я по­ни­маю, что он по­ни­ма­ет...»

(22)И так на каж­дой стра­ни­це. (23)«В мо­ло­до­сти все силы души на­прав­ле­ны на бу­ду­щее... (24)Одни по­нят­ные и раз­делённые мечты о бу­ду­щем сча­стье со­став­ля­ют уже ис­тин­ное сча­стье этого воз­рас­та». (25)Опять моё! (26)Так и есть: каж­дый день твоих дет­ства-от­ро­че­ства, если они нор­маль­ны, будто сплав­лен с солн­цем и све­том ожи­да­ния, чтобы твоё пред­на­зна­че­ние со­сто­я­лось. (27)Но как вы­ра­зить вслух это сне­да­ю­щее тебя пред­чув­ствие, можно ли пе­ре­дать его сло­ва­ми? (28)Пока ты мучим не­одо­ли­мой не­мо­той, этот автор-ин­ко­гни­то всё за тебя успел рас­ска­зать.

(29)Но кто он был  — не­ве­до­мый автор? (30)Чья такая вол­шеб­ная книга ока­за­лась у меня в руках?

(31)Надо ли го­во­рить, что ни в какую биб­лио­те­ку она не по­еха­ла: с об­гло­дан­ны­ми сво­и­ми на­ча­лом и кон­цом она оста­лась у меня лично.

(32)Позже я узнал её и в пе­ре­плёте: «Дет­ство», «От­ро­че­ство», «Юность» Льва Ни­ко­ла­е­ви­ча Тол­сто­го. (33)Вот так Тол­стой вошёл в мою жизнь, не пред­ста­вив­шись.

(34)Ил­лю­зия узна­ва­ния  — не­пре­мен­ная осо­бен­ность клас­си­че­ских тек­стов. (35)Их ав­то­ры  — клас­си­ки, по­то­му что пишут для всех. (36)Это верно. (37)Но они ещё и по­то­му веч­ные клас­си­ки, что пишут для каж­до­го. (38)Это верно в не мень­шей сте­пе­ни.

(39)Юный про­стак, я «ку­пил­ся» имен­но на по­след­нее. (40)Экс­пе­ри­мент был про­ведён чисто: ав­то­ра скры­ли. (41)Магия имени не до­вле­ла над вос­при­я­ти­ем тек­ста. (42)Текст сам от­сто­ял своё ве­ли­чие.

(43)Тол­стов­ская «диа­лек­ти­ка души», впер­вые от­ме­чен­ная не­лю­без­ным Вла­ди­ми­ру На­бо­ко­ву Ни­ко­ла­ем Чер­ны­шев­ским, как ша­ро­вая мол­ния в фор­точ­ку, сияя, вле­те­ла в оче­ред­ное не­опо­знан­ное чи­та­тель­ское серд­це.

(По Д. К. Ор­ло­ву*)

* Даль Кон­стан­ти­но­вич Орлов (род. в 1935 г.)  — кри­тик, дра­ма­тург, сце­на­рист, пуб­ли­цист.

(1)С пе­ре­би­той ногой я лежал у окна са­ни­тар­но­го по­ез­да спи­ной к дви­же­нию. (2)Ухо­дя­щая мест­ность от­кры­ва­лась пе­ре­до мной, и по­это­му я уви­дел эти три танка, когда мы уже про­шли мимо них. (3)От­крыв люки, тан­ки­сты смот­ре­ли на нас. (4)Они были без шле­мов, и мы при­ня­ли их за своих. (5)Потом люки за­кры­лись, и это была по­след­няя ми­ну­та, когда ещё не­воз­мож­но было пред­по­ло­жить, что по са­ни­тар­но­му эше­ло­ну, в ко­то­ром на­хо­ди­лось, ве­ро­ят­но, не мень­ше ты­ся­чи ра­не­ных, дру­гие, здо­ро­вые люди могут стре­лять из пушек.

(6)Но имен­но это и про­изо­шло.

(7)С же­лез­ным скре­же­том сдви­ну­лись ва­го­ны, меня под­бро­си­ло, и я не­воль­но за­сто­нал, на­ва­лив­шись на ра­не­ную ногу. (8)Мне видно было через окно, как пер­вые ра­не­ные, вы­ско­чив из теп­лу­шек, бе­жа­ли и па­да­ли, по­то­му что танки стре­ля­ли по ним шрап­не­лью.

(9)Кое-как я сполз с койки, и толпа ра­не­ных вы­нес­ла меня на пло­щад­ку. (10)Я лёг под вагон, бес­по­мощ­ный, то­мя­щий­ся от бе­шен­ства и боли.

(11)Кто-то креп­ко взял меня за руку. (12)Это была са­ни­тар­ка.

—(13)Я ни­ку­да не пойду!  — ска­зал я.  — (14)Оставь­те меня! (15)У меня есть пи­сто­лет, и живым они меня не по­лу­чат.

(16)Но две са­ни­тар­ки схва­ти­ли меня, и мы втроём ска­ти­лись под на­сыпь. (17)Ро­ма­шов мельк­нул где-то впе­ре­ди в эту ми­ну­ту.

(18)Кое-как пе­ре­брав­шись через бо­ло­то, мы за­лег­ли в ма­лень­кой оси­но­вой роще: де­вуш­ки, я, Ро­ма­шов и два легко ра­нен­ных бойца, при­со­еди­нив­ших­ся к нам по до­ро­ге. (19)Я по­слал этих бой­цов в раз­вед­ку, и, вер­нув­шись, они до­ло­жи­ли, что на раз­ных на­прав­ле­ни­ях стоят немцы.

— (20)Уйти, ко­неч­но, можно, но, по­сколь­ку ка­пи­тан не может са­мо­сто­я­тель­но дви­гать­ся, лучше вос­поль­зо­вать­ся дре­зи­ной.

(21)Дре­зи­ну они нашли под на­сы­пью у разъ­ез­да. (22)Бойцы и са­ни­тар­ки ушли, чтобы под­нять её и по­ста­вить на рель­сы.

(23)Мы с Ро­ма­шо­вым оста­лись одни в ма­лень­кой мок­рой берёзовой роще. (24)Мне труд­но рас­ска­зать о том, каким был этот день. (25)Мы ждали и ждали без конца.

(26)Уходя, са­ни­тар­ка су­ну­ла мне под го­ло­ву свой за­плеч­ный мешок. (27)Оче­вид­но, в мешке были су­ха­ри: что-то хруст­ну­ло, когда я ку­ла­ком под­бил мешок по­вы­ше. (28)Ро­ма­шов стал ныть, что он уми­ра­ет от го­ло­да, но я при­крик­нул на него, и он за­мол­чал.

—(29)Они не вер­нут­ся,  — нерв­но ска­зал он.  —(30)Они бро­си­ли нас.

(31)Ве­ро­ят­но, у меня было пло­хое на­стро­е­ние, по­то­му что я вы­та­щил пи­сто­лет и ска­зал Ро­ма­шо­ву, что убью его, если он не пе­ре­ста­нет ныть. (32)Он за­мол­чал и, ка­жет­ся, с тру­дом удер­жал­ся, чтобы не за­пла­кать.

(33)Плохо было дело! (34)Уже пер­вые су­мер­ки кра­ду­чись стали про­би­рать­ся в рощу, а де­вуш­ки не воз­вра­ща­лись. (35)Ра­зу­ме­ет­ся, я и мысли не до­пус­кал, что они могли уехать на дре­зи­не без нас, как это подло пред­по­ла­гал Ро­ма­шов. (36)Пока лучше было не ду­мать, что они не вер­нут­ся.

(37)Лёжа на спине, я не­за­мет­но уснул. (38)Когда я от­крыл глаза, туман ле­ни­во бро­дил между де­ре­вья­ми. (39)Ро­ма­шов сидел по­одаль в преж­ней сонно-рав­но­душ­ной позе. (40)Всё, ка­жет­ся, было, как пре­жде, но всё уже было со­вер­шен­но дру­гим.

(41)Он по­смот­рел на меня ис­ко­са, очень быст­ро, и я сразу понял, по­че­му мне так не­удоб­но ле­жать. (42)Он вы­та­щил из-под моей го­ло­вы мешок с су­ха­ря­ми. (43)Кроме того, он вы­та­щил флягу с водой и пи­сто­лет.

(44)Кровь бро­си­лась мне в лицо. (45)Он вы­та­щил пи­сто­лет!

—(46)Сей­час же верни ору­жие, бол­ван!  — ска­зал я спо­кой­но.

—(47)Ты всё равно умрёшь,  — ска­зал он то­роп­ли­во.  —(48)Тебе не нужно ору­жие.

—(49)Верни пи­сто­лет, если не хо­чешь по­пасть под по­ле­вой суд. (50)По­нят­но?

(51)Он стал ко­рот­ко, быст­ро ды­шать:

— Какой там по­ле­вой суд! (52)Мы одни, и никто ни­че­го не узна­ет.

(53)Он уло­жил мешки и пошёл по на­прав­ле­нию к бо­ло­ту, и через пять минут среди далёких осин мель­ка­ла его су­ту­лая фи­гу­ра.

(54)Оста­вить меня од­но­го, го­лод­но­го и без­оруж­но­го, тя­же­ло ра­нен­но­го в лесу, в двух шагах от рас­по­ло­же­ния не­мец­ко­го де­сан­та… (55)Он ушёл, что было рав­но­силь­но убий­ству, а может быть, даже и хуже.

(По В. А. Ка­ве­ри­ну*)

* Ве­ни­а­мин Алек­сан­дро­вич Ка­ве­рин (1902—1989)  — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель, дра­ма­тург и сце­на­рист.

(1)Ещё в юно­сти я вы­чи­тал у ка­ко­го-то древ­не­го муд­ре­ца из­ре­че­ние: «От од­но­го слова может по­мерк­нуть солн­це».

(2)Я тот­час забыл это из­ре­че­ние и ни­ко­гда не вспо­ми­нал о нём. (3)Но од­на­ж­ды слу­чи­лось не­зна­чи­тель­ное на пер­вый взгляд со­бы­тие.

(4)Дей­стви­тель­но, после этого со­бы­тия мне по­ка­за­лось, что солн­це по­мерк­ло и скуч­ный су­мрак за­тя­нул всё, что перед этим свер­ка­ло во­круг раз­но­об­раз­ны­ми крас­ка­ми, све­том и теп­ло­той.

(5)Слу­чи­лось это на Оке, вб­ли­зи Ря­за­ни, около на­плав­но­го моста.

(6)Я перешёл по мосту на лу­го­вой берег, на пески. (7)От на­гре­той лозы пахло вялой сла­до­стью. (8)По Оке не­хо­тя про­плы­ва­ло отражённое небо, всё в лет­них белых об­ла­ках.

(9)На пес­ча­ном пляже сидел че­ло­век с сизым за­тыл­ком, в чёрном френ­че и са­по­гах. (10)Рядом с ним, как от­корм­лен­ный кот, лежал порт­фель, раз­дув­ший­ся от бумаг.

(11)По­сре­ди реки ку­па­лись, рыча и по­виз­ги­вая, два че­ло­ве­ка.

(12)Не­ожи­дан­но си­дев­ший на бе­ре­гу че­ло­век сер­ди­то за­кри­чал:

— Эй, то­ва­ри­щи! (13)За­круг­ляй­те ку­пать­ся!

— (14)Мгно­вен­но, то­ва­рищ на­чаль­ник!  — бодро крик­нул в ответ мо­ло­дой че­ло­век.

— (15)Лимит вре­ме­ни прошу со­блю­дать!  — снова про­кри­чал че­ло­век в чёрном френ­че.

(16)Солн­це в моих гла­зах по­мерк­ло от этих слов. (17)Я как-то сразу ослеп и оглох. (18)Я уже не видел блес­ка воды, воз­ду­ха. (19)Я не чув­ство­вал за­па­ха кле­ве­ра, не слы­шал смеха бе­ло­бры­сых маль­чи­шек, удив­ших рыбу с моста.

(20)Мне стало даже страш­но. (21)Что это?  — спра­ши­вал я себя. (22)Шутит ли этот че­ло­век или го­во­рит всерьёз? (23)Если всерьёз, то это от­вра­ти­тель­но, а если шутит, то это ещё от­вра­ти­тель­нее.

(24)Я по­ду­мал: до ка­ко­го же хо­лод­но­го без­раз­ли­чия к своей стра­не, к сво­е­му на­ро­ду, до ка­ко­го не­ве­же­ства и на­пле­ва­тель­ско­го от­но­ше­ния к ис­то­рии Рос­сии, к её на­сто­я­ще­му и бу­ду­ще­му нужно дойти, чтобы за­ме­нить живой и свет­лый рус­ский язык ре­че­вым му­со­ром!

(25)В сотый раз при­ш­ла в го­ло­ву мысль, что мы не­ра­ди­вые по­том­ки своих отцов. (26)Для чего Пуш­кин, Язы­ков, Лер­мон­тов, Гер­цен, Тол­стой, Чехов, Лес­ков, Сал­ты­ков-Щед­рин со­зда­ва­ли ве­ли­чай­ший в мире по кра­со­те и зри­мой об­раз­но­сти рус­ский язык? (27)Для чего в ты­ся­чах де­ре­вень этот язык при­об­ре­тал мет­кость, силу, за­ду­шев­ность, блеск и пе­ву­честь?

(28)Для чего в этом языке су­ще­ству­ет не­из­ме­ри­мое ко­ли­че­ство ве­ли­ко­леп­ней­ших слов, спо­соб­ных пе­ре­дать всё бо­гат­ство ду­хов­но­го мира на­ше­го че­ло­ве­ка? (29)И не толь­ко ду­хов­ное бо­гат­ство, но и все бо­гат­ства при­род­ной жизни стра­ны  — её шумов, её оча­ро­ва­ний  — от со­ло­вьи­но­го боя до гула сос­но­вых вер­шин и от мгно­вен­ной зар­ни­цы до жгу­чей росы на траве.

(30)Для чего был вы­зван к жизни этот вол­шеб­ный, сво­бод­ный, кры­ла­тый и живой язык, живой по­то­му, что он все­гда вы­ра­жал живую душу на­ро­да? (31)Не­уже­ли для того, чтобы све­сти его к кос­но­язы­чию, к сло­вар­ной ни­ще­те, иными сло­ва­ми,  — к языку мёрт­во­му?

(32)Мне в тот день во­об­ще не везло. (33)В двух ки­ло­мет­рах от реки на обо­чи­не до­ро­ги я уви­дел фа­нер­ный щит, рябой от дождя, с ло­зун­гом: «До­яр­ки, вы­пол­няй­те сред­не­ферм­ские обя­за­тель­ства надоя!»

(34)Солн­це вто­рич­но по­гас­ло в тихом и, ка­за­лось, оби­жен­ном небе.

(35)Чтобы прий­ти в себя и из­бе­жать даль­ней­ших воз­мож­ных огор­че­ний, я ушёл на Ста­ри­цу и за­но­че­вал там на бе­ре­гу, в ста­ром ша­ла­ше под не­про­гляд­ной сенью ив.

(36)Я лежал на ста­ром сене и почти всю ночь на­пролёт вспо­ми­нал стихи раз­ных наших по­этов. (37)Это вер­ну­ло мне веру в мо­гу­ще­ство рус­ско­го языка, в то, что ничто не смо­жет убить его, как нель­зя убить звёзды, воз­дух, ве­ли­кую душу на­ро­да.

(38)Рус­ский язык принёс нам из далёких времён ред­кий по­да­рок  — «Слово о полку Иго­ре­ве», степ­ную ширь и го­речь, тре­пет синих зар­ниц, звоны мечей.

(39)Этот язык укра­шал сказ­ка­ми и пес­ня­ми тяжёлую долю про­сто­го че­ло­ве­ка. (40)Он был гнев­ным и празд­нич­ным, лас­ко­вым и ра­зя­щим. (41)Он гре­мел не­по­ко­ле­би­мым гне­вом в речах и кни­гах наших воль­но­дум­цев, то­ми­тель­но зву­чал в сти­хах Пуш­ки­на, гудел, как ко­ло­кол на башне ве­че­вой, у Лер­мон­то­ва, ри­со­вал огром­ные по­лот­на рус­ской жизни у Тол­сто­го, Гер­це­на, Тур­ге­не­ва, До­сто­ев­ско­го, Че­хо­ва, был гро­мо­по­до­бен в устах Ма­я­ков­ско­го, прост и строг в раз­ду­мьях Горь­ко­го, кол­дов­ски­ми на­пе­ва­ми зве­нел в стро­фах Блока.

(42)Нужны, ко­неч­но, целые книги, чтобы рас­ска­зать о всём ве­ли­ко­ле­пии, кра­со­те, не­слы­хан­ной щед­ро­сти на­ше­го дей­стви­тель­но вол­шеб­но­го языка  — точ­но­го, как ал­маз­ный резец, и кру­жа­ще­го го­ло­ву, как вино.

(43)Бо­гат­ства рус­ско­го языка не­из­ме­ри­мы. (44)Они про­сто оше­лом­ля­ют. (45)Для всего, что су­ще­ству­ет в мире, в нашем языке есть точ­ные слова и вы­ра­же­ния.

(46)По­доб­но тому как каж­дое слово не­от­де­ли­мо от по­ня­тия, ко­то­рое оно пе­ре­даёт, так и рус­ский язык не­от­де­лим от ду­хов­ной сущ­но­сти рус­ско­го на­ро­да и от его ис­то­рии.

(47)Дур­ной язык  — след­ствие не­ве­же­ства, по­те­ри чув­ства род­ной стра­ны, от­сут­ствия вкуса к жизни. (48)Рус­ский язык, по су­ще­ству, дан не од­но­му, а мно­гим на­ро­дам, и было бы на­сто­я­щим пре­ступ­ле­ни­ем перед по­том­ка­ми, че­ло­ве­че­ством, перед куль­ту­рой поз­во­лить кому бы то ни было ис­ка­жать его и ка­ле­чить.

(49)Наш язык  — наш меч, наш свет, наша лю­бовь, наша гор­дость! (50)Глу­бо­ко прав Тур­ге­нев, ска­зав­ший, что такой ве­ли­кий язык мог быть дан толь­ко ве­ли­ко­му на­ро­ду.

(По К. Г. Па­у­стов­ско­му*)

* Кон­стан­тин Ге­ор­ги­е­вич Па­у­стов­ский (1892–1968)  — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель.

(1)От на­ше­го клас­са у меня оста­лись вос­по­ми­на­ния и одна фо­то­гра­фия. (2)Груп­по­вой порт­рет с класс­ным ру­ко­во­ди­те­лем в цен­тре, де­воч­ка­ми во­круг и маль­чи­ка­ми по краям. (3)Фо­то­гра­фия поблёкла, края, сма­зан­ные ещё при съёмке, сей­час окон­ча­тель­но рас­плы­лись; ино­гда мне ка­жет­ся, что рас­плы­лись они по­то­му, что маль­чи­ки на­ше­го клас­са давно ото­шли в веч­ность, так и не успев по­взрос­леть, и черты их рас­тво­ри­ло время. (4)Из со­ро­ка пяти че­ло­век, за­кон­чив­ших когда-то 7 «Б», до седых волос до­жи­ло де­вят­на­дцать. (5)Мне по­че­му-то сей­час не хо­чет­ся вспо­ми­нать, как мы убе­га­ли с уро­ков, устра­и­ва­ли тол­кот­ню в раз­де­вал­ке, чтобы хоть на миг при­кос­нуть­ся к той, ко­то­рую лю­би­ли на­столь­ко тайно, что не при­зна­ва­лись

в этом самим себе.

(6)А ещё мы с дет­ства иг­ра­ли в то, чем жили сами. (7)Клас­сы со­рев­но­ва­лись не за от­мет­ки или про­цен­ты, а за честь на­пи­сать пись­мо па­па­нин­цам или име­но­вать­ся «чка­лов­ским», за право по­бы­вать на от­кры­тии но­во­го цеха за­во­да или вы­де­лить де­ле­га­цию для встре­чи ис­пан­ских детей.

(8)И ещё я помню, как го­ре­вал, что не смогу по­мочь че­люс­кин­цам, по­то­му что мой самолёт со­вер­шил вы­нуж­ден­ную по­сад­ку где-то в Яку­тии, так и не до­ле­тев до ле­до­во­го ла­ге­ря. (9)Самую на­сто­я­щую по­сад­ку: я по­лу­чил «плохо», не вы­учив сти­хо­тво­ре­ния. (10)Потом-то я его вы­учил: «Да, были люди в наше время…» (11)А дело за­клю­ча­лось в том, что на стене клас­са ви­се­ла огром­ная са­мо­дель­ная карта и каж­дый уче­ник имел свой соб­ствен­ный самолёт. (12)От­лич­ная оцен­ка да­ва­ла пять­сот ки­ло­мет­ров, но я по­лу­чил «плохо», и мой самолёт был снят с полёта. (13)«Плохо» было не про­сто в школь­ном жур­на­ле: плохо было мне са­мо­му и не­мно­го  — чуть-чуть!  — че­люс­кин­цам, ко­то­рых я так подвёл.

(14)Я ча­са­ми смот­рю на вы­цвет­шую фо­то­гра­фию, на уже рас­плыв­ши­е­ся лица тех, кого нет на этой земле: я хочу по­нять. (15)Ведь никто же не хотел уми­рать, прав­да?

(16)А мы и не знали, что за по­ро­гом на­ше­го клас­са де­жу­ри­ла война. (17)Мы были мо­ло­ды, а не­зна­ния мо­ло­до­сти вос­пол­ня­ют­ся верой в соб­ствен­ное бес­смер­тие. (18)Но из всех маль­чи­ков, что смот­рят на меня с фо­то­гра­фии, в живых оста­лось чет­ве­ро.

(19)Улыб­нись мне, то­ва­рищ. (20)Я забыл, как ты улы­бал­ся, из­ви­ни. (21)Я те­перь на­мно­го стар­ше тебя, у меня масса дел, я оброс хло­по­та­ми, как ко­рабль ра­куш­ка­ми. (22)По ночам всё чаще и чаще слышу всхли­пы соб­ствен­но­го серд­ца: оно умо­ри­лось. (23)Уста­ло бо­леть.

(24)Я стал седым, и мне порой усту­па­ют место в об­ще­ствен­ном транс­пор­те. (25)Усту­па­ют юноши и де­вуш­ки, очень по­хо­жие на вас, ре­бя­та. (26)И тогда я думаю, что не дай им Бог по­вто­рить вашу судь­бу. (27)А если это всё же слу­чит­ся, то дай им Бог стать та­ки­ми же.

(28)Между вами, вче­раш­ни­ми, и ими, се­го­дняш­ни­ми, лежит не про­сто по­ко­ле­ние. (29)Мы твёрдо знали, что будет война, а они убеж­де­ны, что её не будет. (30)И это пре­крас­но: они сво­бод­нее нас. (31)Жаль толь­ко, что сво­бо­да эта порой обо­ра­чи­ва­ет­ся без­мя­теж­но­стью…

(32)В де­вя­том клас­се Ва­лен­ти­на Ан­д­ро­нов­на пред­ло­жи­ла нам тему сво­бод­но­го со­чи­не­ния «Кем я хочу стать?». (33)И все ре­бя­та на­пи­са­ли, что они хотят стать ко­ман­ди­ра­ми Крас­ной Армии. (34)Да, мы ис­крен­не хо­те­ли, чтобы судь­ба наша была су­ро­вой. (35)Мы сами из­би­ра­ли её, меч­тая об армии, авиа­ции и флоте: мы счи­та­ли себя муж­чи­на­ми, а более муж­ских про­фес­сий тогда не су­ще­ство­ва­ло.

(36)В этом смыс­ле мне по­вез­ло. (37)Я до­гнал в росте сво­е­го отца уже в вось­мом клас­се, а по­сколь­ку он был кад­ро­вым ко­ман­ди­ром Крас­ной Армии, то его ста­рая форма пе­ре­ш­ла ко мне. (38)Гим­настёрка и га­ли­фе, са­по­ги и ко­ман­дир­ский ре­мень, ши­нель и будёновка из тёмно-се­ро­го сукна.

(39)Я надел эти пре­крас­ные вещи в один за­ме­ча­тель­ный день и не сни­мал их целых пят­на­дцать лет. (40)Пока не де­мо­би­ли­зо­вал­ся. (41)Форма тогда уже была иной, но со­дер­жа­ние её не из­ме­ни­лось: она по-преж­не­му оста­лась одеж­дой моего по­ко­ле­ния. (42)Самой кра­си­вой и самой мод­ной.

(43)Мне люто за­ви­до­ва­ли все ре­бя­та. (44)И даже Искра По­ля­ко­ва.

—(45)Ко­неч­но, она мне не­мно­го ве­ли­ка,  — ска­за­ла Искра, при­ме­рив мою гим­настёрку.  —(46)Но до чего же в ней уютно. (47)Осо­бен­но, если по­ту­же за­тя­нуть­ся ремнём.

(48)Я часто вспо­ми­наю эти слова, по­то­му что в них  — ощу­ще­ние вре­ме­ни. (49)Мы все стре­ми­лись за­тя­нуть­ся по­ту­же, точно каж­дое мгно­ве­ние нас ожи­дал строй, точно от од­но­го на­ше­го вида за­ви­се­ла го­тов­ность этого об­ще­го строя к боям и по­бе­дам. (50)Мы были мо­ло­ды, но жаж­да­ли не лич­но­го сча­стья, а лич­но­го по­дви­га. (51)Мы не знали, что по­двиг надо сна­ча­ла по­се­ять и вы­рас­тить. (52)Что зреет он мед­лен­но, не­зри­мо на­ли­ва­ясь силой, чтобы од­на­ж­ды взо­рвать­ся осле­пи­тель­ным пла­ме­нем, спо­ло­хи ко­то­ро­го ещё долго све­тят гря­ду­щим по­ко­ле­ни­ям.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву*)

* Борис Льво­вич Ва­си­льев (1924–2013)  — вы­да­ю­щий­ся рус­ский пи­са­тель

и сце­на­рист, ла­у­ре­ат Го­су­дар­ствен­ной пре­мии СССР. Тема Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной войны  — глав­ная в его твор­че­стве.